Кёсем-султан. Дорога к власти - читать онлайн книгу. Автор: Ширин Мелек cтр.№ 15

Покончив с умыванием, Кюджюкбиркус растрепала тщательно уложенную прическу, потом пригладила кое-как мокрой ладошкой, чтобы и следа не осталось, пусть лучше примут за неумелую распустеху. Успела вовремя – из-за занавески, прикрывающей проход в харарет, раздались приближающиеся голоса и характерный тройной перестук банных сандалий – кто-то из привилегированных старших женщин спешил покинуть горячий зал парильни и отдохнуть в прохладном илыклыке. Может, кто из кадинэ, а может, и сама валиде, вон как сандалии грохочут мощно и размеренно. У подпорок-гедиклис стучат пожиже и посуетливей – ну так на то они и подпорки!

Кюджюкбиркус метнулась к выходу – как была босиком, хорошо, что в последний миг таки не забыла прихватить собственные туфли. Натянула их уже в коридоре, пробежала до низенькой скамеечки, на которой еще совсем недавно готовила косметические притирания, выполняя задание строгой калфа. Опустилась на колени, пошарила рукой в темноте под скамейкой – не пропало ли чего из спрятанного там?

Нет, ничего не пропало, все на месте. И мисочка с жирной сажей, и кусок мягкой охры, и коробочка тончайшей рисовой пудры, и перетертая ягодная масса в толстостенной банке из слабообожженной рыхлой глины (в такой банке ягоды долго не скисают при самой жуткой жаре, если, конечно, следить, чтобы глина всегда была влажной), и пиала с остатками желтоватого масла – основы для большинства красок, наносимых на тело (его добавляют обязательно, иначе кожа быстро высохнет и покроется морщинами, как у старухи). И, конечно же, медная ступка с каменным пестиком – самая большая ценность, пропажу которой нерадивой ученице было бы сложно объяснить. Но Аллах миловал, богиня уберегла.

Кюджюкбиркус села на скамейку, расставив в положенном порядке перед собой миски и баночки, склонилась над ступкой и усердно захрустела перетираемыми жжеными скорлупками грецкого ореха.

И окончательно успокоилась, ибо теперь, что бы кому бы ни сказала Фатима – а доказательств у нее никаких, – ее слово против слова самой Кюджюкбиркус. Ничего не знаю, ничего не видела, сижу вот, тружусь в поте лица, урок выполняю. А Фатиме, наверное, затылок солнцем напекло, вот и мерещится всякое. И подружкам ее тоже. Да и не станет Фатима жаловаться, особенно если подумает хотя бы немножко. Не настолько же она глупа все-таки! Ведь тогда придется объяснять, а что она сама делала на том балкончике в неурочное время? И еще вопрос, кого после таких объяснений больше накажут.

* * *

Кюджюкбиркус всегда знала, что она особенная, даже еще когда была Шветстри. Ну, может быть, и не самая лучшая, гордыня вредит хорошей перчатке, но уж особенная, это точно. Быть перчаткой многорукой богини – и само по себе честь высокая, тетя Джаннат позаботилась о том, чтобы маленькая Шветстри крепко-накрепко это усвоила и преисполнилась благодарности судьбе. Тяжело колесо сансары, много в нем спиц, и каждая пронзает чью-то жизнь, пришпиливая ее к ободу мироздания. Кого-то удачно, кого-то не очень. Кюджюкбиркус вот повезло – давно еще, при рождении, ведь далеко не каждую нежеланную дочь кладут на ступени храма Кали, той, что обрывает жизни и разрушает людьми сотворенное. Ну разве что мать и сама из тайных служительниц-перчаток, тогда да, тогда нет для ее дочери, пусть и желанной, иной судьбы, а мужу – если есть таковой – будет сказано, что ребенок родился мертвым. Он вряд ли особо расстроится – мужчины и сыновей-то замечать начинают, лишь когда с ними становится возможным попрактиковаться в стрельбе из лука или кулачном бою. Дочери же для них вообще обуза, лишняя нахлебница, умерла так умерла. Всем же лучше.

Да, такое тоже вполне могло быть, и это только подтверждало особенность и избранность Кюджюкбиркус. Не просто случайная перчатка, а потомственная служительница из тайной касты! Конечно же, наверняка именно так все и было и ее судьба предопределилась задолго до рождения. Как и судьба ее матери, которую она никогда не видела, и судьба той, которая родила ее мать. И так далее до начала времен, ведь «руки Кали» никогда сами не воспитывают своих дочерей. Их отдают в другие храмы, другие семьи, часто даже в другие касты, – но рядом всегда будет женщина из посвященных, которая приглядит и научит всему, что необходимо знать и уметь.

По мере взросления Шветстри получала немало подтверждений своей избранности перед глазами богини, но окончательно убедилась, когда попала в благословенный Дар-ас-Саадет. Дом Счастья, иначе и не назовешь! Будь трижды по тридцать три раза благословенна жадность папы-Ритабана! И да вовек не потеряют зоркости глаза шустрого торговца живым товаром Пурушоттама, – вот уж действительно «лучший человек», сумевший разглядеть истинное сокровище на обочине грязной дороги, ведущей прочь из Калькутты! Той самой обочине, на которой остановил свой маленький караван папа-Рит, утомленный гашишем и скаредностью столичных жителей.

То, разумеется, была воля богини. Ну и Аллаха, конечно же, – а хорошая перчатка не противоречит и не ропщет, особенно против богов, она счастлива быть покорной им обоим. Вот и Шветстри не роптала. Как только узнала, что папа-Рит продал ее торговцу из Великой Порты, она сразу же засмеялась и в пляс пустилась. И возрадовался такой удачной покупке торговец, не любивший женских слез, но привыкший терпеть их как неизбежное зло. И возрадовался папа-Рит, выторговавший у размягченного радостью торговца лишнюю монетку, на которую не особо рассчитывал. И возрадовалась тетя Джаннат – хорошо обучила воспитанницу, не стыдно перед богиней.

Сама Шветстри тоже возрадовалась, но уже позже. Когда увидела свой тюфяк в предназначенной для купленных рабынь просторной комнате караван-сарая. Увидела и пощупала – мягкий! Недавно выколоченный! Набитый душистыми травами, предохраняющими от насекомых! И все это богатство – ей одной, и ни с кем не надо делиться! Роскошь невиданная! Особенно в сравнении с малым участком циновки в ногах папы-Рита, где Шветстри было определено место для сна с тех самых пор, как глотатель огня, блистательный Прабхакара, решил, что Шветстри слишком взрослая для того, чтобы ночами греть камни мостовой рядом с приемной матерью, в то время как циновка самого Прабхакары остается холодной. Прабхакара был стар и ужасен на вид, и от него плохо пахло. Но Шветстри, будучи покорной перчаткой, не возражала ему – а вдруг его воля согласна с волей богини? Ну, во всяком случае, возражала не слишком активно и со всем возможным почтительным уважением. Хотя и громко. Во всем остальном же всецело положилась на волю богини – и не прогадала.

Богиня снизошла до своей ничтожной перчатки и решила, что Прабхакара недостоин быть даже временным обладателем ее прислужницы. Разбуженный не иначе как наущением великой Кали (ну, может быть, и громкие вопли самой Шветстри послужили тому малой толикой, но без вмешательства богини точно не обошлось!), Ритабан доходчиво объяснил блистательному, что берег сей драгоценный лотос вовсе не для его поеденного дурной болезнью сморщенного стручка. Прабхакара усовестился и покинул труппу той же ночью – а попробуй тут не усовеститься! Рука у папы-Рита тяжелая да крепкая, а бамбуковый посох хоть и упругий, но тоже крепкий и при всей своей легкости бьет тяжело.

Драгоценный лотос – это, стало быть, она, Шветстри. Папа-Рит именно так тогда и сказал, что драгоценный лотос и что берег. Потом, правда, поколотил и саму Шветстри, но несильно, для острастки скорее. И она преисполнилась благодарности великой богине, снова убедившись – да, действительно бережет. А значит, и про драгоценный лотос тоже правда, дешевку никчемную так беречь не будут. Да и не заплатил бы даже самый лучший из людей за дешевку столько, что даже жадный папа-Рит остался доволен.