Проживи мою жизнь - читать онлайн книгу. Автор: Терри Блик cтр.№ 44

– А ты никогда не хотела выйти замуж?

Диана откинулась на спинку и негромко, с горчинкой, рассмеялась.

– Ты спрашивала, люблю ли я море… Море мы любим обе. Но ты любишь закат или рассвет?

Верлен пристально взглянула на тангеру и, отвернувшись к окну, вдумчиво и медленно, словно катая на языке каждое слово, стала говорить:

– И то, и то. Закатное солнце, как большой пушистый пёс, лижет лицо, когда со скал горящим колесом скатился день. Вечер затягивает небо в парчовый корсет, надевает ему чёрные перчатки и выпускает его, как фокусника, жонглировать звёздами… А рассвет на море… Чаще всего он тих и беззвучен, горд и ясен. Выходящие в розовато-сиреневую мякоть баркасы, словно ключи, отмыкают шкатулки с драгоценностями – улочки, переулки, площади… Подсвеченный мел кудрявых облаков, и гранатовые капли зори – будто яшмовый лёд, или кровь в серебре, наверху, медленно тает и горит…

Майя запнулась, потому что поймала на себе заворожённый взгляд:

– Что-то не так?

Диана, не отрываясь, прошептала:

– Я никогда не думала, что ты можешь… вот так… Ты, случайно, стихи не пишешь?

Верлен смутилась, горло хрупнуло, скованно ответила:

– Не пишу. И никогда не пробовала. Так к чему вопрос про закат и рассвет?

Теперь уже Орлова смутилась:

– Ни к чему. Я не могу выйти «замуж». За мужчину, то есть. Мне, правда, постоянно предлагают. Да вон тот же Пашка, спонсор школы, например, предлагал уже раз восемь.

Майя тут же напружинилась, будто в ночной тишине послышался матовый хруст крадущихся шагов, но мягко и приглушённо качнула маятник вопросов:

– Пашка? Это который?

– Я рассказывала тебе про него. Про него, Володьку и Костю. Пашка появился в нашей школе в начале августа, ну помнишь? Когда он на площади в танго попал? И в первый же день предложил мне выйти за него замуж.

– А ты?

– А что – я? Я веселилась. Он же ученик? Ученик. Вот я ему и сказала: «Сначала ты должен стать истинным тангеро, который по отраженьям в зеркалах, окнах, фонарных столбах с лёту вычисляет взгляд и настроение, превращая сожаления в затенённые и размытые воспоминания. Вот потом, когда поймаешь отражённый профиль подсвеченным волшебным коктейлем из расплакавшегося в танго дождя, вот тогда, и только тогда… ты поймёшь, почему я тебе отказала».

– А он?

– Он меня вообще не понял. Это вообще сложно, понять меня, когда я не хочу быть понятой. Снова предложил мне выйти замуж, уже когда проводили Марту, в октябре.

– А ты?

– А я опять отказала. Вообще-то он должен был уяснить, что мужчины, как класс, меня не интересуют.

– А он?

– А он предлагает регулярно. Вот, например, две недели назад.

– А ты?

– А я сказала, что ни за что. Никогда. Что танцевать я с ним буду, а вот борщи варить, детей рожать, носки штопать и для прочих прелестей пусть ищет себе другую, благо, даже у нас в школе таких прелестниц предостаточно.

– А он?

– А он насупился и обиделся, хотя на фестиваль пришёл, как ни в чём не бывало. Подошёл, к щёчке приложился, ручку поцеловал, чёлкой махнул, штиблетами по полу щёлкнул. Гусар, одним словом. И пошёл по танцполу… Вообще-то, мне с Пашкой танцевать не очень нравится. Он… как бы тебе объяснить… он музыку ломает. Но у нас это не осуждается. Каждый танцует, как может. Как умеет. Ему бы побольше уверенности да чувства музыки, и всё у него получится.

Верлен простучала пальцами по столешнице. Бросила быстрый взгляд в окно: на Неве выводок катеров, друг за другом снуют, плещутся, радостно и беззаботно. Кофе выпит, десерт съеден, история тревожная. На ощупь, не на слух, кажется опасной бритвой. Подступила осторожно:

– Диана, а кто он вообще, этот Пашка? Что ты про него знаешь?

Орлова бросила взгляд на часы и явно расстроилась:

– Май, ты извини, у меня занятия через полчаса. Мне нужно ехать. Про Пашку… Я никогда не интересовалась, кто он такой. К нам много людей ходит. Насколько я знаю, он богат, не то чтобы скуп, но и не особенно щедр. Я удивилась, что он много вложил в наш фестиваль. Но я ему благодарна, иначе многого бы не получилось, да те же аргентинские маэстро, как бы я их позвала… Вроде как не работает. Но это неточно. Понимаешь, у нас не принято обсуждать, кто есть кто в реальной жизни. Главное, чтобы, когда мы вместе, нам ничто не мешало. А это так и есть.

Верлен поднялась, положила деньги на стол, приподняла бровь:

– Расскажешь потом, как он относился к Марте? И, надеюсь, ты не против, что я угощаю?

Диана улыбнулась:

– Конечно, расскажу. За угощение – спасибо, но следующий обед – за мной.

Глаза Майи вспыхнули осенним кленовым огнём, немного сощурились, и танцовщица с замиранием сердца увидела полуулыбку на обычно бесстрастном лице. Как коротким северным летом до дрожи под сердцем, до упоения плеснёт цветочное дыхание атласных полей, так и эта тень улыбки превратила Майю из строгой неприступности в обольстительное откровение. Диана чуть не расплакалась от толкнувшегося в горло восторга и, не сдержавшись, выпалила:

– Господи, Май, ну почему ты такая красивая?

Верлен вопросительно-удивлённо вскинула бровь:

– Что, прости?

Тангера крутанулась на каблуке, неожиданно показала кончик языка, будто дразнясь, и отшутилась:

– Ничего, тебе показалось. Приходи завтра на милонгу?

Майя чуть не споткнулась, придерживая дверь:

– Но я же ещё ничего не умею?

Орлова вздёрнула подбородок и царственно прошествовала на улицу. Потом обернулась и шаловливо подмигнула:

– Ты умеешь достаточно, чтобы выводить тебя в свет.

И, уже просительно:

– Май, приходи, пожалуйста. Обещаю, что первую танду ты будешь танцевать со мной. Ты прекрасно чувствуешь музыку, ритм, я буду счастлива составить тебе пару.

Июньское солнце обрушилось на плечи дымным зноем, и нестерпимо захотелось сбежать, провалиться в брусчатку, шагнуть под арку, скрыться в тени колоннады, но осыпалось алмазной крошкой сердце, как разрушенная взрывом крепость, и Верлен, ослеплённая полоснувшим по глазам лучом Дианиного взгляда, внезапно согласилась:

– Хорошо. Когда и где?

– Завтра, в девять вечера, там же, в школе.

Диана отступила на шаг, другой, потом легонько махнула рукой, повернулась и стремительно сбежала к парковке.

Город свистел, шипел, улюлюкал, смеялся, кричал, но Майя слышала только оглушительную тишину и бешено стучащее сердце. Дошла до тёмно-серых гранитных плит, окаймляющих Неву, сцепила пальцы в белеющий от напряжения замок, слилась с ропотом волн, бьющих в сонные ступени. Под веками горело, ветер пытался сорвать сомкнутые в отчаянии ресницы, горло стиснуло от одной мысли о будущем прикосновении.