Командующий, естественно, не был дураком и, сложив два и два, понял, что речь идёт об одном и том же Дед Морозе. Позвонив на корабль, он попросил командира поблагодарить от него мичмана Василича устно и объявил ему одно ненаказание. Но попросил, чтоб больше тот детей никуда не посылал, несмотря на то, что они плохо воспитаны и нагло себя ведут.
А Василича так больше ни разу и не уговорили быть Дедом Морозом, как, впрочем, и Олега – Снегурочкой.
Косячок
– Отчего вы, механики, такие, блядь, косячные?
– Чего это мы косячные?
– Нет, это я спрашиваю, чего вы такие косячные и не надо мне вопрос переадресовывать! Со мной эти штучки не проходят!
– Так мы вообще не косячные!
– А это что?! – и командир хлопнул ладонью по журналу ГЭУ.
И если вы сейчас подумали, что журналу ГЭУ стало больно, то вы никогда не встречались с ним лицом к лицу. Журнал ГЭУ имеет размер амбарной книги и толщину, как бедро комсомольца. Он похож на роман «Война и мир» во всех её томах и в нём нет про Наташу Ростову, а есть в нём про цепную реакцию деления ядер урана, только без французского языка.
– Это? Журнал ГЭУ левого борта! – бодро доложил ему механик.
– Миллиметр! Нет! Пожалуй, даже микрон моего терпения остался, Хафизыч! Вот как можно было из-за такой хуйни проверку просрать?
– Так это у проверяющего надо спрашивать, а не у меня.
– Конечно! Конечно же, вы не виноваты. Ну что за нелепые инсинуации с моей стороны! Только я тебе так скажу: если бы проводился всемирный конкурс косячников, то вы его проиграли бы потому, что и там накосячили бы! Завтра проверка штабом флота. Что будете делать?
– Перепишем, чё.
– Очковтиратели!
– Не спорю. Всем вотрём, но флот не опозорим!
– И только трюмные войска, как всегда, на высоте! Хоть их служба нелегка, блестят они во всей красе! – гордо выпятил грудь Антоныч, то ли гордясь своими трюмными войсками, то ли своим экспромтом.
– Так себе рифма и пафоса дохуя, – буркнул Хафизыч.
– Ничо, Эдуард доработает напильником!
Сегодня на проверке штабом флотилии в этом злополучном журнале нашли помарку: вместо цифры шесть было написано четыре и потом исправлено на шесть. То есть когда оператор в пылу сражения, чем, собственно, и является для него ввод в действие ГЭУ, поднял среднюю компенсирующую решётку реактора на двести сорок шесть миллиметров (условно), он записал «244», а потом такой, боже, какой же я дурак, ну конечно же шесть, и исправил на шесть. А в журнале ГЭУ – что? Правильно – запрещены всякие исправления, ну вот прямо совсем. И хоть тот самый выход в море, в котором он это писал, закончился, что очевидно для всех, безаварийно, но что? Правильно – штаб флотилии посчитал, что к выходу в море мы не готовы. Потому как в журнале ГЭУ левого борта нашли исправление. И вообще мы дураки значит, раз даже документацию ведём с нарушениями. На флоте ведь как: сделал, но не записал – считай, что и не сделал! Но так уж и быть, в счёт наших прошлых заслуг нам дают время для устранения до завтра, когда и состоится проверка штабом флота. Передёргивают, конечно, типа мы совсем пальцем деланные. В иерархии штабных флотских проверок порядок заведён давно и никогда не меняется: проверяет корабль штаб дивизии – мы воюем с ними, проверяет штаб флотилии – дивизия уже воюет за нас, потому что если они нас проверили и всё зашибись, то во всех найденных замечаниях виноваты уже кто? Правильно – всё равно мы, но уже как бы немножко и они. И так по восходящей до министра обороны. Там-то вообще все виноваты без разбора.
– Анатолий! – обратился механик перед уходом к дежурному по ГЭУ. – К утру переписать!
И бухнул на стол два кирпича – один почти исписанный, а второй новый и в запахе типографской краски.
– Как переписать?
– Как хочешь. Лично я советую руками.
Собрали вечером офицерский состав вахты на совещание: как же это половчее сделать. Понятно, что липа, но липа какой должна быть? Правильно – липа должна быть железной. Конечно, если накачать Толика кофеином по самые брови, то он и сам может переписать четыреста страниц убористого текста, но операторов-то три, значит, и почерка должно быть три в журнале. Как минимум, чтоб не выставлять офицеров штаба совсем уж дураками. То, что журнал новенький, они заметят, но сделают вид, что не заметили, а вот на один почерк отреагируют фразой «да вы совсем, что ли, охуели». Однозначно, как говаривал один мой знакомый. Мичманов к этому делу решено было не привлекать в связи с низким уровнем их каллиграфической подготовки и недостаточной ответственностью. Минёра тоже сразу отпустили… Ну вы понимаете. И так вот прикидывали, и сяк, но кроме троих офицеров БЧ-5 и доверить-то некому! В итоге остался Толик, Максим (дежурный по электрическому току) и я – дежурный по кораблю. И так и сяк я отпирался, мол, и почерк у меня кривой, и руки болят, и глаза слезятся, но Толик сказал универсальную волшебную фразу «не ебёт» и дело завертелось.
Толика всё равно пришлось накачивать кофеином по самые брови, потому как контролировать-то нас кто-то должен, как ни крути. Понимаете, писать-то мы все умеем, и некоторые делают это даже без ошибок. Мало того, расставляют знаки препинания в положенных местах. Но одно дело – писать «Мама мыла раму» или то, что вы пишите более-менее регулярно, а совсем другое – писать абсолютно чуждый для вашего образования и практических навыков текст. Если не верите, то попробуйте взять любой текст из далёкой от вас области знаний и попробуйте его переписать, тогда поймёте.
Толик стоял всю ночь над нашими скрюченными спинами и зудел:
– Ну как ты пишешь, блядь, что это за буква? Нэ? Да у меня хуй ровнее, чем ты нэ написал! Не покажу! А что за чёрточки? Вверху – тэ, внизу – шэ? А нормально писать – не судьба? Отставить старообрядчество в журнале ГЭУ! А тут запятые нахуя стоят? Какой деепричастный оборот? Это – журнал ГЭУ, а не сочинение на вольную тему! Нормально пиши – больше точек и меньше запятых! Что за СКРы? Блядь, ты заебал! Компенсирующие решётки не склоняются, это тебе не прихожане в церкви!
К утру он уже шатался, охрип и говорил тихо, но так же не останавливаясь. Как он нам надоел, вы себе даже не представляете! В шесть часов журнал был готов: исписан, прошнурован, пронумерован и скреплён мастичной печатью.
– Так-то он вызывающе новый с виду. – Толик всё равно был недоволен.
– Ну дык давайте над ним надругаемся! – предложил Максим.
Ну электрик, понимаете, одно на уме.
– А давайте!
Мы били журнал об стол, об палубу, об пирс и об кремальеры, листали страницы туда-сюда с неимоверной грубостью и пачкали их пылью с пирса и маслом из трюма. Полчаса – и журнал постарел на пару лет, и хорошо ещё, что у него не было волос, а иначе он и поседел бы.
– Ну что, – спросил утром командир у механика, – переписали журнал?