Да будет так! - читать онлайн книгу. Автор: Сара Уикс cтр.№ 7

Иногда я садилась рядом с ней на диван, открывала журнал и показывала ей картинки с младенцем, собакой или машиной.

— Где тут «сооф», мама? Это «сооф»? А это?

Мама улыбалась своей милой, широкой улыбкой и гладила мою коленку — как всегда, когда я была с ней рядом.

— Чай, Хайди? — говорила она. — Чай?

Если бы на ее месте был кто-то другой, я подумала бы, что, предлагая мне чай, он пытается сменить тему разговора, избегая ответа на мой вопрос. Так же, как Зандер, предложивший показать бородавку у него на ноге, когда я захотела посмотреть на медали, которые, по его словам, дали его отцу, воевавшему во Вьетнаме. Но я знала — мама просто не понимает, что я спрашиваю. Она видела, что мне что-то нужно, и не хотела меня расстраивать, так что предлагала то, что всегда могла мне дать, — чай. И я говорила:

— Конечно, мам, сделай мне чаю.

И она отвечала:

— Хорошо, Хайди. Чай.

И шла на кухню, чтобы приготовить две чашки «Липтона» — в белой чашке с золотым ободком для нее и в чашке с розами для меня, обе с тремя ложками сахара и капелькой молока, как ее научила Бернадетт.

Но и тысяча чашек маминого сладкого чая не могли утолить во мне жажду знать, что значило это слово.

До того как Бернадетт заболела агорафобией, она очень любила ходить в библиотеку и бывала там почти каждый день. Я знала, что Берни скучает по библиотеке, так что была очень рада, когда она наконец разрешила мне ходить туда самостоятельно. Мама тоже ходила со мной — ей нравилось рассматривать книжки с картинками. Мы бывали в библиотеке хотя бы раз в неделю, пока мама могла выходить на улицу. Берни делала списки нужных ей книг и часто давала мне задание найти какую-нибудь информацию про раков-отшельников, или Джорджа Вашингтона Карвера ^[4], или про что-то другое, что мы проходили в «школе». Каждый раз, когда я приносила домой новую стопку книг, Берни подносила их к носу, закрывала глаза и делала глубокий вдох — я видела, что она делает то же самое со старым пальто ее отца, все еще висевшим в шкафу у нее в прихожей.

Когда я задумалась над тем, что такое «сооф», я спросила библиотекаршу, миссис Копплмэн, и она сказала, что это слово звучит как иностранное. Она показала мне, где стояли иностранные словари, и я просмотрела их все, но ничего не нашла. Я уже проверила дома в Л.Д.Ч., надеясь, что мой палец наткнется на это слово в столбике с другими словами на «со»: «собака», «совет», «сокровище», «софа». Но его там не было. Его не было нигде — только у мамы в голове.

Я всегда была настороже, ожидая, когда она его скажет. В те редкие моменты, когда она это делала, я вцеплялась в нее, пытаясь узнать, что она имеет в виду. Однажды мама произнесла его, когда наблюдала за тем, как Берни причесывает меня после ванны. В другой раз она сказала его, порезавшись о край крышки консервной банки, которую пыталась открыть. Но она делала это без всякой логики. Я много раз расчесывала перед ней волосы, пытаясь заставить ее снова сказать «сооф», но безуспешно. Каждый раз она произносила его совершенно случайно.

Я начала слышать его в других местах — просыпаясь ночью во время грозы, и в шуме машин, проезжавших под окнами, когда их шины шуршали: «сооф». Иногда его нашептывали шлепанцы Берни, когда она шаркала ими по стертому линолеуму по пути от раковины к нашему неказистому холодильнику.

Часами я смотрела в мамины глаза, представляя, что где-то там, в глубине, лежит маленький сверток, ждущий меня, с ярлычком, на котором написано: «это сооф».

Я стала плохо спать. Бернадетт научилась держаться от меня подальше, когда я недосыпала, — она повидала немало сонных кошек, чтобы знать, как увернуться от их когтей и сердитого шипения. Но когда мое плохое настроение затронуло маму и она стала часто насупливаться, Бернадетт потеряла терпение и набросилась на меня:

— Хайди, я сто раз тебе говорила и еще раз скажу. Есть вещи, которые нам не дано знать, и что значит слово твоей мамы — одна из таких вещей. Чем быстрее ты с этим смиришься, тем лучше будет для всех нас.

Может, она была и права. Может, пришло время сдаться. И почему я думала, что это слово так важно? С тем же успехом оно могло быть бессмыслицей, чепухой, которую мама услышала от кого-то на улице. Я говорила это себе снова и снова, надеясь заставить себя в это поверить. Может, я бы и поверила, если бы однажды не нашла тот фотоаппарат в липком нижнем ящике кухонного шкафа, где мы держали разные мелочи, вроде свечек для торта и резинок. Я искала клейкую ленту и открыла ящик так резко, что он выпал на пол. Там я и увидела черный фотоаппарат «кодак», а внутри него — рулон использованной пленки.

По-настоящему мой поиск правды начался, когда я проявила эту пленку. В тот день, когда я пришла домой с проявленными фотографиями, Бернадетт сидела за кухонным столом и читала библиотечную книгу о сумчатых.

— Вот бы у меня была такая сумка, — произнесла она. — Было бы очень удобно хранить в ней очки для чтения.

Я положила конверт с фотографиями перед ней на стол. Она закрыла книгу, даже не отметив место, на котором остановилась.

— Скажи честно, Хайди, — сказала Берни, беря желтый конверт и поворачивая его в руках, — ты заглядывала в него по пути домой? Это ничего, если ты не удержалась.

— Нет. Мне было страшно, — призналась я.

— Что там может быть страшного?

— Ничего. Самое страшное, если там ничего не будет, — прошептала я.

— Ну что же, солнышко, давай посмотрим, — мягко произнесла она, просовывая палец под клапан и открывая его. — Давай возьмем и посмотрим.

Всего в конверте было двадцать три фотографии. Столько, сколько слов знала мама. Некоторые фотографии оказались такие размытые, что невозможно было понять, что на них изображено, но большинство все же были четкими. Все они были сделаны на рождественской вечеринке. На некоторых был изображен переодетый Санта-Клаус с белой ватной бородой, стоявший рядом с кособокой елкой, увешанной бумажными гирляндами и блестящими самодельными шишками. Некоторые люди на фотографиях держали в руках подносы с пуншем и печеньем, другие сидели в инвалидных колясках или, ссутулившись, расположились на оранжевых и бирюзовых пластиковых стульях с тонкими металлическими ножками.

— Кто эти люди? — спросила я, тщательно разглядывая каждую фотографию, перед тем как положить ее в стопку с остальными.

Берни сидела рядом на диване, наклонив свою голову к моей.

— Похоже, что это какой-то клуб, и они празднуют Рождество, — предположила она.

— Почему они все такие странные?

— Инвалиды, ты хочешь сказать? — уточнила Берни. — Наверное, это больница или интернат.

— И кто сделал фотографии? — спросила я. — Может, мама?