«Всё не так, ребята…» Владимир Высоцкий в воспоминаниях друзей и коллег - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Кохановский cтр.№ 90

Второй раз мы писали уже дома у Володи на Матвеевской. Я попросил своего товарища одного привезти специально из Японии систему, Володя за нее деньги заплатил – всё как положено. И вот тогда или, скорее, во время первой записи возникла идея, что надо все записать. Это была моя идея. Володя говорит, что да, конечно, это хорошо, но на что? И вот после купили эту технику – магнитофон «Акай», «Пионер» – там был усилитель, колонки – ему это жутко нравилось. Аппаратура была очень хорошая.

В первый раз пленка была записана у меня. А дальше как бы пошло продолжение – на его аппаратуре дома у него. Писали мы всегда вдвоем – он никогда сам не писал.

Но несколько условий мы оговорили. Первое – что я буду хранить архивы. Второе – что эти архивы дома у Володи не могут быть, потому что украдут – совершенно даже нет вопросов. Поэтому я приходил со своими пленками и записывал. И уносил. Всё, что ему нужно было, я, естественно, переписывал. Он иногда просил для кого-то сделать. Это было нечасто. Промыслову в Моссовет, например, когда вопрос решался с квартирой. Для Марины писал. Еще кому-то из ребят писал. Мне сейчас трудно вспомнить…

Репертуар он всегда определял сам. Я его, например, просил песни из «Вертикали» записать, а он сказал: «Нет, то, что записано на студиях, для фильмов, писать не будем». Ну не будем так не будем. Не писал он, конечно, чужих вещей. Хотя некоторые песни других авторов он когда-то пел в компаниях, на концертах даже, объявляя, что это не его песня, – например, «Бабье лето» Игоря Кохановского. Но это мы не писали. И в общей сложности, как я помню, мы записали около четырехсот песен.

Поначалу разгон был хороший, а потом у него как-то энтузиазм спал… Он был все время занят. То на съемках, то театр… Он сам говорил: «Давай запишем!» Я деликатно просил выбрать время. Дергать, конечно, не мог, не в тех отношениях мы были. Потом он много ездил по Союзу с концертами, зарабатывал деньги, на Марину хотелось произвести впечатление. Он очень хотел все-таки чувствовать себя человеком независимым. Дом этот, строительство, дача у Володарского, там много чего было. Накладывалось все. И естественно, тормозило процесс.

Писали не более десяти вещей за один раз. Трудно, он пел, уставал. Когда писали, мы же не думали, что всё это кончится. Как это могло кончиться? Писали, чтобы был архив. Даже не архив, а такая базовая коллекция, он об архиве не думал, он хотел, чтобы был комплект хорошо записанных вещей. С которых можно, вот как он скажет, – Промыслову или для Марины – сделать запись, для матери, для отца.

И в то время у него уже пошли в Париже записи и начали выпускать пластинки.

Потом появилась у Бабека сумасшедшая аппаратура, с моей просто несоизмеримая, – у него она стояла на даче в Барвихе. Там был каминный зал с огромными колонками киловаттными. А в смежной комнате сзади стояла эта вся аппаратура. Тогда это было очень круто. И Бабек его немножко записал. Володя начал и у Шемякина записывать… Он писал и у Саши Митты. Потом оркестр Гараняна. Мы тогда ездили с ним на студию, когда он записывал с оркестром. Потом пластинка вышла. Это был, конечно, прорыв серьезный.

Мы записывали все время. Я не помню сейчас, когда процесс остановился, потому что общение все равно шло. Марина приезжала, он просил что-то помочь, с матерью с его иногда отвезти куда-нибудь что-то передать. Жизнь – она ведь не только эти записи…

Володя всегда поздравлял меня с днем рождения, а вот его день рождения был таким закрытым делом, он вообще скрывался все время в эти дни. Но один раз я ему подарил гитару на день рождения. Была гитара такая черная, он есть с ней на фотографиях. Я купил ее в комиссионном магазине на Садовом кольце, «Музыкальные инструменты» знаменитые. Семиструнная гитара рублей за девяносто – по тем временам немалая цена. Володя просто обалдел. Он сразу понял, что это ручная работа. Так он был доволен, и мне было очень приятно. Потом он Петру ее отдал, по-моему, Марининому сыну.

Саша Репников в то время появился. Он был поклонник творчества Высоцкого сумасшедший абсолютно, просто, наверное, как все мы, он тексты собирал и сборники эти печатал. Он у меня что-то брал слова уточнять, потом сделал первый сборник, дал Володе, тот его читал, правил и потом, конечно, этими текстами пользовался.

Мы с ним были как-то у Люси Орловой на междугородной станции телефонной, по-моему, на Таганке, он пел для связисток и сказал, что сейчас Алла Пугачева должна приехать. Но она не приехала тогда, он, извинился и пел второе отделение. А связисткам все равно, они и рады были. Тогда и Пугачеву никто не знал, она только начинала.

Когда вышли пластинки Володины, я их коробками покупал и друзьям дарил. А сначала он мне сам дал пластинку с дарственной надписью. Вообще Володя был с друзьями и близкими мягок и внимателен. Вот я помню, он мне как-то привез одну рубашку, которую в Париже купил, – я проносил восемь лет. Вот такой вот Володин подарок…

26 июля 1980 гола мне утром позвонила жена Вани Бортника Татьяна, я поехал на Малую Грузинскую проститься с Володей. И пробыл там все время.

Позднее Марина сказала, что надо как-то все архивы в порядок привести. И вот собирание всех этих записей – это мой вопрос. Поэтому я начал собирать, что у кого было, и Володины личные пленки остались у меня. Фотографии собирать было поручено Чижкову, кино там и видео еще кто-то занимался. Так эти пленки сохранились до сегодняшних дней.

2013

– Велик ли элемент случайности в вашем знакомстве с Высоцким?

Конечно, я не могу ответить: «Это – Судьба!» Но если люди «варятся в одном котле», то вероятность превращения случайности в реальность повышается многократно.

Я очень любил театр, и мое увлечение было достаточно серьезным: даже писал статьи, рецензии. Одно время собирался поступать на театроведческий. Особенно увлекался немецким театром: Пискатор, Брехт. Само собой – Мейерхольд, ну и далее, естественно, Любимов. Это не могло не привести на Таганку, причем не как в некий «театр протеста» – нет, там было искусство в чистом виде… Пробирался на репетиции, ходил на прогоны. Словом, меня интересовал весь процесс.

Среди наших коллег по увлечению Москва была поделена на «кусты», на так называемые «системы», каждая «охраняла» свой театр. Детские игры, конечно. Но театр любили, ходили на все спектакли. Что такое «система»? Фанаты театра, которые постоянно бывают там, ездят на выездные спектакли. И если артист говорил: «Мы видим в зале знакомые лица, это наша публика…» – той самой «нашей публикой» были именно мы.

Мы были вовлечены в одно дело, но пребывали по разные стороны рампы. Актеры часто видели на спектаклях одних и тех же людей, причем не праздных зевак, а благожелательных зрителей. Завязывались контакты: какие-то вопросы-ответы, замечания, пояснения. А поскольку к тому же и зрители, и артисты были приблизительно одного возраста – точнее, одного поколения, – то порой такое общение перерастало в дружеское. Возникали общие компании… ну и так далее.