«Всё не так, ребята…» Владимир Высоцкий в воспоминаниях друзей и коллег - читать онлайн книгу. Автор: Игорь Кохановский cтр.№ 40

А назавтра снова услышатся кулуарные глупости: это, мол, не театр, это – «пять хрипов, семь гитар» (подлинные слова хорошего артиста из Малого театра), это не вечер артиста, а аттракцион режиссера-диктатора… Юпитер! Ты сердишься, ты – не прав.

И все-таки это был отдельный случай – тот вечер в ВТО. Да, мы сильны, когда мы вместе. Да, в театре все равны. Да, сегодня ты главный герой, а завтра – в массовке. Да, четкое распределение в основной позиции: Богу – Богово, актеру – исполнительство. И мы сильны, когда мы вместе. Да, но все-таки… Первый вечер театра на такой легендарной сцене не назван был иначе, он назывался «Вечер Владимира Высоцкого». И это справедливо. Не только потому, что кроме отрывков звучал блок (впервые на официальном вечере!) песен певца-поэта. И не только потому, что на экране Дома актера цитировались фрагменты из фильмов с его участием. И не потому, что о нем говорилось перед занавесом. Важнее всего то, что он был первым среди нас. И он был держателем того невидимого стержня или страховочного троса, без которого карнавал красок был бы бездушным хаосом ярких пятен. Но карнавал наш был одушевлен и был в высшей степени разгорячен сверхидеей, внушить которую – дело Ю.Любимова, а тащить, держать на себе и передать пристрастному залу – нешуточная доля актера-вожака. Вот хорошее слово – вожак. Высоцкий, играя главные роли, не становился премьером труппы, капризным баловнем славы и толпы; он становился вожаком племени. И когда племя пресытилось, вожак начал остывать к нему, а когда вожак умер – племя переменилось… Оправилось от потрясения – и переменилось. «Придут иные времена – взойдут иные имена», – успокаиваю себя строкой Евтушенко из нашего старого спектакля…

Неправильно говорить: «поэт, рожденный театром». Тогда можно сказать о Пушкине, что его гениальность рождена ссылкой в Михайловское и карантином в Болдине. Но будущим исследователям нужно будет оценить важность периода 65–68 годов. Ниагарский водопад деяний и поэта, и актера. Рука об руку шли две биографии. На сцене: прекрасные, сильные роли – из Лермонтова, Маяковского, и есенинский Хлопуша, и брехтовский Галилей, «Антимиры» Вознесенского, роли поэтов войны, гротеск и лирика, Чаплин и Гитлер, отличные киноработы и авторство в спектаклях и фильмах… «Вертикаль», «Короткие встречи», «Интервенция», «Служили два товарища»… Разворот гигантской концертной деятельности… Создание песенных циклов: спортивный, сказочный, фантастический, военный… Что же от чего зависело – поэзия от театра или наоборот?

Скорее всего, феномен Высоцкого – в многообразии единозвучия. Любую им сыгранную роль можно ощутить как поступок – человеческий, художнический, гражданский, – это как бы новая песня Владимира Высоцкого. Он сочинял, горевал, боролся и радовался – в песне, он проживал каждый звук любого из своих персонажей – это было ярко по сути и по форме, но все его широчайшее поле фантазии и страстей, смеха и слез – абсолютно «единолично» и ни на кого, ни на что в жизни не похоже. Оно похоже только на песни Высоцкого.

Если «мы рождены, чтоб сказку сделать былью», – по прихоти стихотворца, то поэт Высоцкий был всерьез рожден, чтобы песню сделать – и сделал! – своей жизнью.

Как это выглядело в быту? Человек, что называется, «не давал спуску». Сколько бы вы ни искали в тысячах верст магнитной пленки «осечку» (небрежность тона, даже просто следы усталости или болезни) – не найдете.

Так было и на сцене. Однажды, играя роль Ведущего в «Павших и живых» (может, в 520-й, а то и в 670-й раз), в сцене с Чаплиным я отошел на дальние позиции, а Высоцкий (т. е. Чаплин, пародирующий Гитлера) топал впереди с четырьмя «автоматчиками», поющими его же, кстати, зонг… Потом мы снова оказались рядом, и Володя, глядя, как и я, в спину марширующих «солдат вермахта», левым углом рта проворчал: «Играй в полную силу! Перестань халтурить!» Я, как полагалось, с полоборота посылаю «обидчика» куда пришлось и заявляю шипящим выстрелом рта – мол, у меня все отлично, следи за собой… ну и прочее. Замечательно, что, переждав мой ответ, он тем же тоном припечатал: «Я говорю, играй в полную силу, понял?» Я был зол и доиграл по этой причине раз в пять сильнее, чем он «несправедливо» потребовал… Порукой честь: никогда, даже в дни предсмертной болезни, Высоцкий не давал повода поймать себя на игре «вполноги». Поразительно: и по таланту, и по размаху – не человек, а стихийное событие, непредсказуем и «суверенен» во всем, и вместе с тем – жесточайший самоконтроль… И на сцене, и с гитарой, и с авторучкой, и один на один с судьбой…

В роли Высоцкого

Все сочиненное досталось читателям. Все пропетое – слушателям. Фильмы – зрителям. А спектакли?… Ю.П.Любимов учил нас: спектакли уходят в легенду. Не надо хороший театр снимать на пленку. Там, для экрана, стараются оператор, монтажер – чужой народ, ему не соткать нам воздушных мостов – тех, по которым зритель ловит актерские биотоки. Богу – Богово, кесарю – кесарево. Жестокая и прекрасная участь театра – переходя из уст в уста, слагаться в легенду… Вот уже и наш «Гамлет» – легенда. Разве по телевизору можно заболеть монологом «Быть или не быть»? А забыться в прологе и очнуться в финале? Спасибо экрану, он сохранил правдивый отчет о ролях и мизансценах. Но души он не задел, и легенда осталась легендой. Я бы держал телезаписи в архиве, для специалистов. Не надо развенчивать мифы. И пусть каждый вспоминает своё.

Ведь куда только не заносит мифотворчество! Оказывается, один и тот же король Лир в один и тот же вечер был для разных воспоминателей рационально-скучен, спонтанно-взрывоопасен, красив, противен, играл медленно, все куда-то спешил, еле раскачался в сцене сумасшествия, поразил с первой сцены… словом: очень понравился, просто понравился, не очень и очень не… Четкая-четкая дикция, полная каша во рту, бубнил под нос, переорал, волшебный баритон, блеял козлом…

Еще проходит время, и, кто с умыслом, кто бессознательно, поддаются люди очарованию легенды. И уже не только они – ее, но и сама легенда начинает творить нас – по своему образу и подобию…

Известная женщина-критик при мне в 1976 году, сидя во втором ряду, отворачивала лицо, когда Высоцкий начинал монолог Лопахина в «Вишневом саде», а в антракте (подчеркиваю – при мне лично) в ярких красках рисовала возмущение его грубостью, однозвучностью… Спустя годы под ее пером роль Лопахина в исполнении артиста Высоцкого изобиловала… удивляла… восхищала, а сколько такта и ума! А какова звуковая палитра!..

…В театре моей памяти – непрерывная премьера. По моей воле выходят на сцену и потрясающе играют, по моему хотению театр уж полон, ложи блещут, партер и кресла – всё как наяву. За кулисами толпятся и ждут реплики на выход тринадцать названий, тринадцать ролей Володи. Я их располагаю по хронологии… и как в цифре «13», так и в самом перечне заголовков звучит нечто символическое… надо уметь только услышать, вот! С 1964 (осень) по 1980 (зима) – тринадцать пьес. Пусть они прочтутся без кавычек: Добрый человек из Сезуана – Герой нашего времени… Антимиры – Десять дней, которые потрясли мир. Павшие и живые, Жизнь Галилея… Послушайте, Пугачев! Гамлет! Пристегните ремни: Вишневый сад… В поисках жанра – Преступление и наказание…

В «Добром человеке», первенце Таганки, Высоцкий сыграл как только был зачислен в труппу, срочным вводом, с двух репетиций, роль Второго Бога. Роль комедийная. Затем – роль Мужа, в компании бедняков. И наконец, после ряда исполнителей, прочно вошел в спектакль главной ролью. Летчик Янг Сун: безработный, отчаянный, злой к судьбе и великодушный к героине Зинаиды Славиной – это в начале, а в конце утоленная сытостью душа вытолкнула дремавшее нутро хама, обиралы, подхалима и карьериста. Так и звучит в театре моей памяти сдвоенный текст летчика Суна: вот это от первого, блестящего исполнителя – Николая Губенко, а вот на него набегает голос Владимира. Рисунок роли тот же, а манера хоть и родственная Губенко, но всюду более резкая, цепкая хватка. В третьем акте, обжулив и предав героиню, переодетый из лохмотьев в смокинг торжествующий Янг Сун звонко выкрикивает: «Об этом я должен посоветоваться с Водоносом» – и четко, под аккорды музыки, уходит вправо за кулисы. Идеально отговорив текст Брехта, в этом месте Володя, в плену восторга за своего мерзавца-героя, заговаривался и орал: «…Я должен посоветоваться с водолазом!.. тьфу, с водородом!.. тьфу, с водопадом… с Водоносом!» Последнее бросалось в лицо героине с упреком, будто она повинна в том, что он зарапортовался. При всем том виновник хранил серьез святого гнева, а невинные актеры хохотали за кулисами. Зрители, конечно, тоже.