Властелин Сонхи - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Коблова cтр.№ 98

Нынче пожаловала вторая. Промеж собой амуши интриговали и соперничали, и приключений искали чаще всего поодиночке. Бывало, что они развлекались вдвоем-втроем, но тогда и добычу приходилось делить. Когда Шнырь навестил в катакомбах шайку Вабро, Словоплёт похвастался, что однажды его сцапали на улице два пришлых злыдня, хотели съесть, да поспорили, кому печенка достанется, и как у них дошло до ругачки, он перегрыз веревку и чесанул во всю прыть. Черноголовый народец не способен обманывать, но травить байки ему не заказано, так что повествователь мог и присочинить – это же Словоплёт! А может, и вправду было. Всякий гнупи знает, что задавать рассказчику баек разоблачительные вопросы – верх невоспитанности, после такого никто с тобой знаться не захочет, потому что нет преступления хуже, чем порушить игру.

Если тухурва или снаяна – это всегда «она», а гнупи или чворк – «он», то среди амуши есть и те, и другие. У них и дети появляются так же, как у людей. Они даже могут вступать в сношения с человеком, и тогда рождается полукровка, люди таких убивают, а амуши воспитывают, как своих, потому что выродок принадлежит к их племени: волшебная кровь сильнее человеческой.

По опустелой замусоренной улице в зеленовато-лиловых сумерках вышагивала амуши-дама. Колыхалось длинное кисейное платье, под ним просвечивало долговязое тело, костлявое, точно обтянутый кожей скелет. Травяную копну волос скрывала широкополая шляпа. Амуши двигалась с вихлявой грацией и ужимками, как будто передразнивала всех на свете дам, совершающих на ночь глядя романтический променад. Когда она подошла ближе к притаившимся за разрушенной оградой охотникам, Шнырь разглядел, что кисея расшита стеклярусом, олосохарским жемчугом и сморщенными черными ягодами, а по шляпе снуют текучими узорами зеленоватые букашки и белесые мотыльки, которые живут в шевелюрах у амуши.

Хеледика рывком выпрямилась. Гнупи тоже высунулся из укрытия, приготовившись смотреть, как эта дама упадет на булыжную мостовую травяным пучком с засохшими корешками, и следом осядет, точно оборванная штора, невесомое пустое платье, а сверху его прихлопнет шляпой. Это должно было произойти в считанные мгновения… Но не произошло.

Увидев песчаную ведьму, амуши взвизгнула:

– Так я и знала! Они не верили, что это ты, а я так и знала!

Одновременно она скакнула в сторону, яростно вихляя каждым суставом – гибкая, словно вместо костей у нее змеи. Казалось, что она пустилась напоследок в безумную пляску, и Хеледика тоже сорвалась с места, как уличная танцовщица перед зрителями. Шнырь вначале уставился на них, разинув рот, но быстро понял: отплясывая друг перед дружкой, обе колдуют, кто кого переколдует-перепляшет – та и победит.

С головы у амуши слетела шляпа, окруженная роем мотыльков, и устремилась, как снаряд, в лицо песчаной ведьме, но та успела отклониться. Шляпа не плюхнулась в пыль, как можно было ожидать, а развернулась планирующей птицей и атаковала ведьму с тыла. Та крутанулась в пируэте, но все-таки получила удар в плечо и едва не упала. Дама-пугало оскалилась, ее травяные волосы растопырились дыбом, желтоватое безгубое лицо вовсю гримасничало, точно отражение в волнующейся воде.

Шнырь прикидывал, не пора ли драпать. И досмотреть интересно, и жуть как страшно: слишком сильна эта амуши для юной песчаной ведьмы – видать, первую тыщу лет уже разменяла и многому научилась, Хеледике ее не одолеть. А за кого она примется, когда расправится с девчонкой? Пропадет тогда сиротинушка горемычный, ни за грош пропадет…

Ведьма шаталась, как пьяная, но танцевать не прекращала. Из носа у нее потекла кровь, запачкав подбородок и платье на груди. Амуши, увидев это, начала причмокивать и сюсюкать, облизываясь длинным мертвенно-зеленоватым языком:

– Ой же ты моя сладкая, что же ты свой сиропчик расплескиваешь, чтобы мне меньше досталось, надо с тобой кончать поскорее, а то бы еще поиграли…

Но тут над головой у Шныря, который начал бочком отползать за угол, что-то свистнуло и с тупым стуком влепилось амуши в череп, так что теперь уже она покачнулась, а из колосящейся шевелюры взмыл рой потревоженных мотыльков. Это была бы для нее минутная неприятность, но девчонка с перемазанным кровью лицом воспользовалась моментом и выполнила свой коронный ведьмовской прием. Шнырю все-таки довелось увидеть, как распласталось на грязном булыжнике кисейное платье, в котором запуталось нечто, похожее на выдранный с грядки сорняк. Летающая шляпа, от которой Хеледика только и знала, что увертывалась, тоже плюхнулась на мостовую.

– С тобой все в порядке? – из пролома в ограде выбрался Зомар с арбалетом, за спиной у него маячила Нелодия. – Рядом есть кто-нибудь еще из этих тварей, ты их чувствуешь?

– Нет, – хлюпнув носом, ведьма утерла кровь рукавом. – Здесь только один гнупи, не стреляй в него, он со мной.

– Ага, вот он я! – подал голос Шнырь. – Я не сбежал, не бросил тебя, оцени, какой я смелый и надежный помощник, другого такого днем с фонарем не сыщешь!

И направился к Хеледике, подобрав по дороге слетевшие с нее очки с треснувшими стеклами. Одним глазом он настороженно косил на Зомара: известно, что этот амулетчик несказанно свиреп к народцу, даже безобидного чворка не пощадит. Положим, арбалетным болтом гнупи насмерть не убьешь, но это больно, и синячище будет еще какой.

– Молодец, что не сбежал, – похвалила ведьма. – Спрячь то, что от нее осталось.

И уселась на мостовую прямо там, где стояла. Нелодия и Зомар кинулись ее поднимать, а потом все вместе схоронились в подвале бани, в комнатушке для прислуги – там было сухо, и уцелела жаровня с помятым чайником.

Шнырь завязал в узелок засохший сорняк, осыпанную дохлыми козявками шляпу и грязное кисейное платье, унес в соседний квартал и зарыл в куче мусора. Среди украшений побежденной дамы ничего золотого не нашлось, а он-то понадеялся… Когда вернулся, люди уже вовсю гоняли чаи, но ихние чаи были жидкие, невкусные, никакого удовольствия, поэтому он проявил чувство собственного достоинства и не стал проситься в компанию.

Шмыгнул на изнанку, где стены были сплошь в зеркалах и скульптурах: белые купальщики и купальщицы поливали друг друга водой из кувшинов, миловались, улыбались, и невдомек им было, что на человеческой половине их больше не существует. Но какая им разница, они же мраморные.

Местное общество состояло из пятерых раскормленных чворков – в таких заведениях им раздолье, то и дело кто-нибудь обронит мелкую вещицу и не заметит. Сейчас они пребывали в тревоге: вернутся ли прежние хозяева бани, при которых так хорошо жилось, и что будет дальше с домом, и куда им деваться, если дом разрушат? Чворку без крыши над головой не выжить: даже если его на улице никто не обидит, он сам через некоторое время исчезнет – это же не гнупи, который нигде не пропадет! Человечки-улитки понуро шевелили рожками и всплескивали пухлыми ручками в перетяжках. Один из них, самый чувствительный, забился в свою раковину и не принимал участия в разговоре. Послушав их жалобы и порадовавшись, что он не чворк, Шнырь отправился подглядывать за людьми.

Те сидели в полутьме с единственным свечным огарком, кутаясь в какую-то рвань. Хеледика уже не дрожала от озноба, но еще не оправилась, а то бы смогла зажечь хоть один шарик-светляк.