Вернуться, посмотреть, как она себя чувствует… А может быть, ушла уже в ресторан, ведь говорила, что очень занята сегодня… Тогда — порядок… А может быть, спешила не в ресторан, кого-нибудь ждала к себе в гости… От одной этой мысли ему стало душно, еще больше ускорил размашистый шаг.
Еще успеет вовремя вернуться на док… Срок увольнительной истекает, но он не задержится у Клавы. Только посмотрит — все ли нормально, и тотчас побежит в порт…
Вернулся к такому знакомому, неприветливо смотрящему на него дому, вошел в ворота, дернул дверь. Заперто… Значит, ушла Клава… Но вдруг увидел: под плотной тканью занавески внизу окна — косая световая щелка. Значит, Клава дома… Никогда не уходит, не погасив в комнате свет.
— Клава, открой! — постучав в дверь, крикнул просительно Жуков. Молчание. И как будто какой-то слабый звук изнутри. Он отчетливо чувствовал теперь: в комнате кто-то есть.
— Клавочка! Я у тебя ножик забыл! Открой!
Он подождал. Подошел к окну. Пригнулся туда, откуда, из незавешенного уголка, пробивался слабый электрический свет.
Он всматривался всего лишь несколько мгновений. И никогда не мог вспомнить точно, что произошло дальше. Отдал себе отчет в том, что делает, только позже, когда бежал стремглав по неровной мостовой переулка — побледневший, потный от волнения, отчетливо слыша стук собственного, гулко колотящегося сердца.
Глава пятая
СЕМАФОР С «ПРОНЧИЩЕВА»
— На флаг! — донесся с доковой башни протяжный голос дежурного офицера.
Агеев выпрямился и застыл, повернувшись к вьющемуся на башне флагу. Все бывшие на палубе вытянулись, приветствуя корабельное знамя. С мгновения, когда, за минуту до захода солнца, подается эта команда, — военные моряки стоят неподвижно, повернувшись спинами к бортам, лицами к флагу, свято соблюдая морскую традицию.
Последние солнечные лучи окрашивали в пурпур и золото зеленоватую гладь рейда. Чуть шевелилась в своем вечном движении вода, замкнутая каменными гранями пирсов, белыми волноломами, смотрящими в открытое море.
Сильнее подул ветер с залива, колебля светлое полотнище с алым гербом. На мостиках боевых кораблей, рядом с сигнальщиками, горнисты подняли к губам начищенную медь горнов.
— Флаг спустить!
Звуки горнов торжественно и звонко полились над рейдом. Сигнальщики взялись за фалы, полотнища флагов сворачивались, заскользили вниз. С палуб кораблей доносились прозрачные звуки отбиваемых склянок. И сразу все снова задвигалось, пошло, заспешило.
И младший штурман экспедиции лейтенант Игнатьев, возвращаясь в штурманскую рубку, торопливо вынул из кармана кителя остро отточенный карандаш и листок бумаги. По листку бежали стихотворные строки:
На Балтике июльский зной,
Волна прибоя чуть качает,
Белеют над голубизной
Распластанные крылья чаек.
Игнатьев быстро приписал:
И волны, ударяясь в лаг,
Поют опять про нашу славу,
Про наш морской любимый флаг…
Лейтенант начал грызть карандаш. Рифма последней строки не давалась… «Славу — по праву — державу… Придумаю потом!» Он сунул листок в карман, вошел в рубку.
В штурманской рубке «Прончищева» было душно — несмотря на открытые иллюминаторы и распахнутую на мостик дверь. Курнаков расстегнул китель. Третий помощник капитана «Прончищева» Чижов бросил на диван свою синюю спецовку. Из-под вырезов розовой майки влажно блестели его потные плечи.
Кругом, тесно расположенные на рубочных переборках, навигационные приборы отливали сталью, медью, выпуклым и прямым стеклом.
Игнатьев встал у высокого прокладочного стола. Еще раз проверил разложенные по номерам на верхней полке длинные свитки путевых карт перехода.
— Путевые карты? — спросил Курнаков.
— В порядке!
Лейтенант чуть помедлил с ответом — не хватало карты района Большого Бельта. Но тотчас нашел ее, положил на нужное место.
— Генеральные карты морей? — спросил Курнаков.
— Здесь! — отозвался Игнатьев.
— Данные о маяках и маячных огнях?
— На месте, — сказал Чижов.
— Сведения о количестве миль перехода, о солености воды в районах, которыми пойдем, выписаны для старшего механика?
— Выписаны и переданы! — откликнулся Чижов.
— Хорошо, — сказал Курнаков, садясь на диван.
Игнатьев с облегчением вздохнул. Молодой штурман впервые шел в заграничное плавание — волновался, не упустил ли чего-нибудь при подготовке штурманского хозяйства. Зато Чижов держался с подчеркнутым равнодушием, отчасти подражая капитану Потапову, отчасти потому, что не впервой было идти в дальнее плавание…
— Так, товарищи, — сказал начальник штаба экспедиции Курнаков. — Как будто вся документация «на товсь». Теперь проверим приборы… Придется нам посидеть нынче подольше.
— Да ведь еще завтрашний день… — откликнулся Чижов.
— Приказ капитана первого ранга — все должно быть подготовлено сегодня.
— Сколько наших людей уволено! — не сдавался Чижов. Все последние дни был занят штурманским хозяйством, хотел перед отплытием хоть разок сойти пораньше на берег. И вдруг опять нежданная задержка.
— Отпущены те, товарищ третий помощник, — взглянул на него Курнаков, — в ком нет прямой надобности при последних подготовительных работах.
Курнаков встал с дивана, застегнул китель, взял с полки фуражку.
— Выйдем, товарищи, проветримся несколько минут — и за работу.
Смычки якорь-цепей были разложены широкими восьмерками вокруг кнехтов — вросших в палубу стальных закругленных тумб. Оставалось закончить разноску тросов. Снова боцман встал во главе шеренги моряков, указывал, как ловчее ухватиться, быстрее обносить вокруг кнехтов и закреплять стопорами гибкие металлические канаты…
Теперь окрасочные работы…
Сергей Никитич пересек палубу, подошел к стоящей на киль-блоках барже. Щербаков в распахнутой на груди спецовке красил, широко размахивая кистью, изъязвленный многими пробоинами и вмятинами борт.
Агеев остановился от него в двух шагах. Продолжая работать, Щербаков покосился на мичмана. Вот он — высокий, широкогрудый, с желтоватыми глазами под выступами тонких бровей. Такая жара, а главный боцман, как всегда, одет в тщательно застегнутый рабочий китель. Беловерхая фуражка слегка сдвинута на маленькое смуглое ухо.
— Ровней, ровней красить нужно, товарищ матрос, — сказал, помолчав, Агеев. — Так крыть, как вы кроете, матовые просветы останутся. Ну-ка, дайте!
Он взял у Щербакова кисть, осторожно и быстро погрузил в котелок, полный глянцевой черни. Ловко, с одинаковым нажимом, наложил на непокрашенный участок борта несколько слившихся одна с другой полос.