Добравшись до стола, я сел в свое кресло и, взяв ссохшееся от мороза перо, ткнул его в чернильницу и с трудом вытащил наружу. Проклятые чернила замерзли тоже. Я взял чернильницу со стола и долго дышал на нее, периодически пряча под шубу, пока, наконец, мне не удалось ее несколько отогреть. Смахнув с журнала толстый слой инея, я, с трудом удерживая перо в негнущихся, словно ставших резиновыми пальцах, вывел следующие слова:
«…17 дней, как мы зажаты во льдах. Вчера погас огонь, и помощник капитана безуспешно пытается разжечь его…»
Я бросил взгляд на Метью, он продолжал безотрывно смотреть на меня. Теперь он уже не пытается больше ничего.
Я посмотрел на чудесную диадему, играющую золотым блеском сквозь иней. Элизабет до самой последней минуты не хотела расставаться с этим подарком, и вот теперь он лежал передо мной на столе. Я открыл стоявшую передо мной на столе шкатулку. Ту, самую маленькую, из ларцов Мулан, где содержался бриллиант, и вытащил драгоценность оттуда. Что-то изменилось в шкатулке, и я сразу увидел это. Вся крышка ее была однотонного коричневого цвета, но теперь, вероятно, под влиянием мороза, эта краска начала пузыриться и отставать от поверхности. Я медленно стер ее, и она легко поддалась мне, открывая закрашенный кем-то портрет на ее крышке. Несколько секунд я смотрел на открывшееся мне лицо – и почувствовал, как сжалось все у меня внутри…
Это была Мулан – я сразу узнал ее. Внезапно страшная догадка мелькнула у меня в голове. Взяв из шкатулки бриллиант, я с усилием вставил его в диадему, и он встал туда как влитой. Я уже говорил, что с первого взгляда мне показалось, будто чего-то не хватает в этой вещи до полной ее безупречности. Так вот, теперь все было на своих местах – передо мной лежало настоящее произведение искусства, красивее и изящнее которого в мире не было ничего.
Так вот кем на самом деле был этот чудной старик из лавки в Гуанчжоу – это был Мо! Вот почему он по такой дешевке продал мне эту вещь. Он все знал и поджидал меня там, специально заманив в эту лавку! Он угостил меня точно таким же яблоком, каким я угостил тогда Мулан! Он специально подарил Элизабет в день свадьбы то украшение, которое хотел подарить на свадьбу своей внучке! Вот зачем она так долго хранила у себя этот камень – она должна была вставить его в диадему в день своей свадьбы! Вот какова была извращенная месть старого колдуна!
Схватив со стола, я швырнул прочь шкатулку с изображением Шень Мун – и услышал, как в темноте от нее с грохотом отлетела крышка. Это забрало у меня остаток сил – короткий день стремительно угасал за стенами корабля, и я в наступающей темноте с трудом вывел в дневнике последние слова:
«…Это кара Господня за наши грехи… Спасенья нет…»
И когда каюта уже окончательно погрузилась во тьму и я не мог различить больше ничего, именно тогда в голове вдруг подобно молнии сверкнула одна мысль, от которой меня охватил приступ хохота. Я сам загадал желание, чтобы мой корабль первым прошел этот проход, и оно будет выполнено. Старик не солгал мне… Но я совсем забыл упомянуть лишь об одной малости – о самом себе…
ОКТАВИУС. ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
«Герольд»
В это плаванье наш старик «Герольд» вышел не в добрый час. Сезон не задался с самого начала, и нас подстерегали одни лишь неудачи. Возле Шпицбергена счастье так и не улыбнулось нам, поэтому наш капитан Арчибальд Скотт принял решение обогнуть Гренландию и, пройдя в море Баффина, подойти почти к самому Канадскому архипелагу. Возможно, ему не понравилось появление довольно большого количества норвежских китобоев, хотя, скорее всего, он решил, что наиболее крупная добыча ждет нас там, куда редко отваживается заходить какое-либо другое судно.
Однако, вопреки ожиданиям Скотта, по прибытии в эти воды мы только на третьи сутки наконец-то заметили крупного самца гренландского кита. Целый день мы преследовали эту тварь, которая, казалось, издевалась над нами и никак не желала подпускать к себе ближе, плавно уходя между льдами только затем, чтобы вновь появиться где-нибудь за полмили от нас. Арчибальд через некоторое время пришел в совершенную ярость и, вместо того чтобы плюнуть и поискать другую добычу, поклялся, что прибьет «эту заразу» во что бы то ни стало. «Герольд» пустился в погоню, мы весь день мотались за этим китом и пару раз спускали шлюпки с гарпунерами, но хитрец каждый раз ускользал от нас. Так он и оставил в полнейших дураках нас – и прежде всего самого Скотта, посылавшего ему вслед самые отборные ругательства. Команда втихомолку посмеивалась над этой дуэлью, и некоторые даже заключали друг с другом пари, кто кого перехитрит. Теперь же авторитет Скотта как охотника явно пострадал, главным образом в его же собственных глазах. Как так, какой-то мешок с жиром посмел одурачить его – опытного китобоя, на счету которого было столько славных уловов, среди которых были и настоящие победы! Ведь именно нашему судну удалось загарпунить Сердитого Боба, год назад вдребезги размолотившего две шлюпки с «Катрин» и утопившего восемь человек из их команды…
Скотт чувствовал направленные ему в спину насмешливые взгляды, и чем сильнее он раздражался, тем больше веселья вызывал. Этой ночью разразился настоящий шторм с резкими порывами ветра. «Герольд» валяло с борта на борт, ледяные волны доставали иной раз чуть ли не до самого планширя. Мы всеми силами старались держаться на открытой воде, не приближаясь к ледяному массиву у берегов Баффиновой Земли…
Днем, когда установилась тихая и солнечная погода, на горизонте показались возвышенности острова Девон, левее которого виднелась открытая полоса в заливе Ланкастер. С марса крикнули о наличии свободной воды. По-видимому, Скотт принял решение углубиться в залив, так как «Герольд» повернул туда. Эти вопросы доходили до меня практически в самую последнюю очередь, так как занимал я одну из самых низких должностей на корабле – помощник нашего плотника Карлоса Слоуна. С самого утра мы с ним при помощи одного из матросов ремонтировали разбитый штормом битенг, и как раз сели выкурить по трубке, глядя на постепенно окружавшие нас плавучие ледяные громады, когда с марса раздался громкий крик тревоги, который сразу же подхватили на баке. Все моментально оставили работу и кинулись к бортам, из каюты появился встревоженный Скотт в сопровождении помощника и боцмана. Мы насторожились и с удивлением посмотрели друг на друга.
– Что там? – спросил Карлос, прислушавшись. – Ни черта не разобрать. Орут как вороны…
Внезапно по правому борту из-за высокой гряды льдов вышел большой двухмачтовый корабль. Медленно покачиваясь на волнах, он приближался к нам. Борта его были покрыты густыми наплывами льда, подобно юбке опоясавшими по миделю весь его корпус. Мачты и надстройки его сверкали слоем инея, с рей, вант и русленей свешивались огромные сталактиты застывшей воды. Беспорядочно свисавшие с бортов канаты были усеяны гирляндами сосулек, палуба занесена снегом, а на крышах надстроек громоздились беспорядочные метровые сугробы. Видно было, что кораблем никто не управлял и он шел волей ветра и течения. Внезапно, не дойдя до нас около двух кабельтовых, он резко остановился, и за борт его рухнула часть обледеневшего рангоута грот-мачты. При виде этого жуткого, безмолвного корабля все разом замолчали, с ужасом уставившись на явившийся перед нами призрак.