Ева неохотно поддерживала разговор, но постепенно их беседы за чаем становились все более и более долгими, откровенными. Господин Смирнов действовал осторожно, как сапер на минном поле, опасаясь сделать неверный шаг. Потихоньку-полегоньку он выуживал у Евы слово за словом, признание за признанием. Она выдавливала свою боль по капле, скупо, словно боялась расстаться с ней. Капли сливались в ручейки, которые в очередной дождливый вечер разразились бурным потоком рыданий, жалоб, проклятий и смеха. Такого «водопада» сыщику до сих пор видеть не приходилось. Он убедился, что Ева – женщина воистину необыкновенная, которая и плачет и смеется со вкусом и знанием дела.
Однажды, случайно заскочив днем домой, Славка застал Еву за уборкой. Она надела синий мамин фартук с оборками, вытащила пылесос, швабру, вьетнамский веник с длинной ручкой и принялась выскребать отовсюду пыль, до которой у хозяина не доходили руки. Жизнелюбие Евы пускало первые робкие ростки.
Вскоре она взяла на себя обязанность готовить еду и делала это с таким вдохновением, что через месяц сыщик заметил изрядный слой жирка на своей талии. Он с трудом застегнул джинсы и дал себе слово возобновить утренние пробежки.
Ева со странным, даже болезненным удовольствием погрузилась в мир искусства и древней истории. Славка понимал, что таким образом она пытается отгородиться от жизни, забыть о нанесенных ею ранах. Она словно ждала чего-то, как куколка ждет первых теплых деньков, чтобы превратиться в бабочку.
Ева продолжала давать частные уроки испанского, в основном по вечерам, и теперь ее общение с господином Смирновым ограничивалось выходными днями. Сыскное дело не знает суббот, воскресений и праздников, поэтому Славка старался каждую свободную минутку уделить Еве. Он покупал ей разные женские мелочи, сладости, цветы, водил на художественные выставки и театральные премьеры. К театру Ева оставалась равнодушной и призналась, что смотрела спектакли, только чтобы не обидеть Смирнова. Выставки же приводили ее в восторг. Она могла часами стоять у какого-нибудь пейзажа или скульптуры, пока сыщик изнывал от скуки.
– Тебе нравится? – спрашивала она, оторвавшись от очередного шедевра. – Смотри, какие линии, какое смелое сочетание красок!
– Мм… – многозначительно отвечал господин Смирнов, подавляя зевоту. – Ничего вещица.
– Что бы ты понимал?! – воздевала она руки и тащила его пить шампанское с мороженым.
У нее появилась новая страсть – шампанское с мороженым – и новый стиль одежды – «персидские» шелковые и бархатные наряды: шаровары, штанишки в обтяжку, блузки с широкими рукавами и длинные накидки. Пожалуй, она пока что не рискнула приобрести только тюрбан.
Близких друзей у Всеслава не было. Приятели, бывшие сослуживцы, бывшие сотрудники охранных фирм, где ему довелось поработать, – вот и весь круг знакомых. Пару раз он пытался пригласить Еву в гости к одному из приятелей, но она вежливо отклоняла его предложения.
– Прежде и ходить в гости, и принимать гостей составляло традицию семьи Рязанцевых, – сказала она. – Я хочу искоренить все, что напоминает мне о прошлом. И это тоже.
– А почему ты после развода оставила фамилию Олега? – не очень тактично спросил Всеслав.
– Как предупреждение. Чтобы впредь не угодить в похожий капкан. Вот ты, например, разве не собираешься меня использовать?
– Каким образом? – растерялся сыщик.
– Ну… в качестве домохозяйки, например, или сексуальной партнерши. У тебя есть женщина?
– Н-нет…
– Вот видишь?! Мужчине твоего возраста воздержание противопоказано. Значит…
– Ничего это не значит! – возмутился Смирнов. – Мужчины и животные – не синонимы, дорогая Ева. А с домашним хозяйством я прекрасно справляюсь сам. Привык!
– Зачем же ты со мной возишься?
Он хотел сказать, что любит ее, но слова застряли в горле под ее насмешливым взглядом. Да и что такое – «любить»? Если бы его спросили, он бы не смог ответить.
– Ты – наслаждение моей души, – неожиданно для самого себя сказал Славка. – В моем сердце распускаются цветы, когда я смотрю на тебя.
Ева долго молчала, отыскивая в выражении его лица, глаз, в интонации голоса фальшь. Славка так и не понял, поверила она ему или нет. Но с этого мгновения их отношения заметно потеплели и улучшались с каждым днем.
– Я буду называть тебя Всеслав, – заявила она. – Это звучит необычно… по-древнерусски.
– Так и было задумано, – усмехнулся сыщик, радуясь, что опасная черта успешно преодолена ими обоими.
Он уже не представлял себе жизни без Евы, без ее капризов и глупостей, без того, как она напевала в ванной или на кухне, как она расчесывалась перед зеркалом в прихожей, примеряла очередные забавные шелковые шаровары, являясь в них в гостиную и спрашивая:
– Мне идет?
– Тебе все идет! – искренне отвечал Славка.
Сегодня у господина Смирнова был день рождения, о котором он, как всегда, забыл. Но Ева решила устроить маленький праздник для двоих. Вчера она полдня искала подарок и приобрела интересную вещицу – золотую цепочку с кулоном из ляпис-лазури, на котором красовался египетский иероглиф.
– Что это за надпись? – спросила она продавца. – Мужчине подойдет?
Тот долго рылся в толстой тетради, отыскивая сведения об украшении.
– Подойдет, – наконец сказал он. – А чем ваш мужчина занимается?
Ева пожала плечами. Она собиралась получить информацию у продавца, а не рассказывать ему о Всеславе.
Не дождавшись вразумительного ответа, тот принялся расхваливать камень.
– Ляпис-лазурь, синий драгоценный камень с золотыми крапинками, символизирует небосвод и звезды, – затараторил продавец. – У египтян считался священным камнем; из него изготовлялись царские украшения, обеспечивающие их носителю защиту солнца и неба. Синий цвет был цветом богов, особенно Амона-Ра. Такой амулет, как вы изволили выбрать, носили египетские судьи. На нем выбит иероглиф «истина».
– Отлично! – просияла Ева. – Это то, что нужно.
Она заплатила за украшение и спустилась на первый этаж магазина за продуктами. Набрав два полных пакета еды, поспешила домой. Кое-что Ева приготовила с утра, и теперь можно было не волноваться. К приходу Всеслава она все успеет.
ГЛАВА 2
Госпожа Неделина, хозяйка восточного салона «Лотос», находилась в крайнем раздражении. Два японских деревца не желали приживаться на московской земле и чахли, несмотря на неусыпные заботы садовника; травка росла не ровным зеленым ковром, как на картинках ландшафтных журналов, а клоками, и вообще…
– Ведь это черт знает что такое! – возмущалась Неделина, отчитывая садовника. – Ты, Саша, двойную порцию семян перевел, а толку нет! Ну, погляди, разве это трава? Это же выжженная степь, по которой проскакала монгольская конница!