– Вы не верите в существование призраков?
– Я не верю людской молве. Любопытство и желание увидеть хотя бы тень знаменитого пророка не раз приводили меня в тот длинный узкий дворик между бывшей тюрьмой и монастырской стеной, где, по преданию, мог появляться Авель. Я ничего не видел, кроме одинокого дерева, зарешеченных оконец и вымощенной камнем дорожки. Вы будете смеяться, но я звал Авеля, умолял его явить мне свой фантом… увы, тщетно.
– Значит, вы не представляете для него интереса, – рассудила Астра. – Он не нуждается в общении с вами.
– Очевидно, да. С тех пор… я имею в виду с того момента, как умер брат Макарий, призрака больше никто не видел.
– Брат Макарий? Кто он?
– Обыкновенный инок из мещан, правда, образованный, с пытливым умом. Я поднимал уцелевшую переписку между монастырскими священниками того времени. Макарий характеризуется как усердный в послушании, грамотный молодой человек, которому доверяли записывать хозяйственные счета и вести прочий учет. От излишнего рвения монашек заболел и стал блаженным.
– Умом тронулся, что ли? – усмехнулся Матвей.
– В некотором роде… Он и раньше слыл чудаковатым, а после свиданий с призраком вовсе с катушек съехал. Городил разную чепуху, сам с собой разговаривал в келье, впадал в невменяемое состояние – сейчас бы сказали, в транс. Долго так продолжаться не могло, и Макарий умер.
– Значит, призрак Авеля являлся этому брату Макарию? Я правильно поняла? – спросила Астра.
– По-моему, у него просто были галлюцинации от переутомления и голода. Строгие посты не всякому человеку на пользу.
– Допустим. А как это связано с пчелами?
– Другой инок, Феодосий, с которым Макарий поначалу откровенничал, показал, что молодой брат записывал свои видения на бумагу. Причем куда подевались эти записи, неведомо. Сошлись на том, что Макарий в припадке безумия сам их сжег. Когда болезнь совершенно его одолела, он слег и целыми днями бредил. Феодосий сидел с ним, менял компрессы, давал питье… Но Макарию становилось все хуже и хуже. Наконец он перестал кого-либо узнавать, разговаривать и скончался. Спустя некоторое время Феодосий признался, что в бреду умирающий часто упоминал золотых пчел, которые несут смерть, и пчелы эти прилетели будто бы с прелестной мученицей, невестой-вдовицей, получившей их в подарок от мертвого жениха… Бес было вознамерился теми пчелами укрепить свою власть, да не допустил того всемилостивейший Господь… И теперь пчелы те ждут своего часа, когда придет за ними достойный… Посланникам же бесовским будет от тех пчел неминучая смерть… В общем, нес сущую ахинею.
Сабуров замолчал, глядя перед собой, но видел не стены холла, не окно, за которым мокли под дождем березы, а умирающего Макария и склонившегося над ним седого Феодосия…
– Вы же не считаете это ахинеей, – сказала вдруг Астра.
– Не считаю… – машинально откликнулся библиотекарь и спохватился: – То есть это все ерунда, конечно. Но если вдуматься, можно найти зерно. Предсказания Авеля касались исключительно царских особ – простым людям, даже именитым и богатым, монах отказывался открывать будущее. Видения инока Макария были навеяны призраком. Вряд ли Авель, перейдя в мир иной, изменил своим принципам. Отсюда вывод: Макарий имел в виду под «прелестной мученицей» женщину царского рода. Я прикинул, кого. Получается, невеста-вдовица – это Ксения Годунова, а мертвый жених – это датский принц Иоанн. Правда, неизвестно, откуда у него пчелы, хотя в королевских домах так все переплелось…
– Кто же тогда бес?
– Самозванец! Гришка Отрепьев, который называл себя Лжедмитрием…
– А золотые пчелы, которые способствуют укреплению власти, это пчелы Меровингов?
– Да… – ответил Сабуров. – По приказу Лжедмитрия семья Годуновых была истреблена. Не пощадили ни молодого царя Федора, ни его мать – царицу Марью, вдову Бориса. Остальная родня тоже пострадала. Одна Ксения избежала этой участи… Даже после того, как самозванный монарх около полугода продержал ее в наложницах, царевну не убили, а отправили в монастырь. Ее легко могли отравить, например… Однако ни волоска не упало с ее головы. Ясно, что она была зачем-то нужна! Зачем? Исходя из вышесказанного, Лжедмитрий надеялся выудить у нее тайну пчел. Неуклюжий коротышка хотел с их помощью обрести магическое величие Царей над Царями Меровингов. Не успел…
– Откуда ему стало известно про то, что Иоанн Гольштейнский мог владеть пчелами и, тем более, что он подарил их невесте?
– Бес нашептал! – с кривой усмешкой заявил Сабуров.
– Так уж и бес?
– Почему нет? В переписке правительства Годунова с польским королем Сигизмундом прямо говорится про самозванца: «Отступил от Бога, впал в ересь и в чернокнижье, и призывал духов нечистых…» А если серьезно – датский королевич умер на чужбине от скоротечной и странной болезни. Кому, как не любимой женщине, он стремился выразить последнее «прости» и заручиться встречей в вечности? Геральдические пчелы Меровингов освящали их царственный союз и властные полномочия. Не все заканчивается с земной жизнью…
– Вы романтик, Богдан. И где сейчас эти пчелы, по-вашему?
– В Суздале, конечно. Если Ксения Годунова умерла в Покровском монастыре, то… Понимаете, она обязательно взяла бы их с собой.
– В могилу, что ли?
– Не-е-ет! Полагаю, она держала свое сокровище в тайнике. Когда смута пошла на убыль, Ксения выбрала себе более-менее надежное пристанище и привезла пчел туда. Она не могла их нигде оставить! Как знать, что было у нее на уме? Должно быть, она берегла подарок от жениха где-нибудь под рукой.
– И после ее смерти пчелы стали вожделенной добычей для разного рода искателей власти над миром…
Библиотекарь уловил сквозящий в словах Матвея сарказм.
– Но самозванец же подписал договор с дьяволом из-за трона! Почему бы другим честолюбцам не охотиться за пчелами? – парировал он. – Думаете, люди сильно изменились за четыре века?
– Не похоже, – покачала головой Астра. – А где, по-вашему, Ксения могла спрятать бесценный подарок?
– Если бы знал, давно бы нашел и стал миллионером.
– Или трупом.
– Вы правы…
Глава 27
Они вышли из музея, взволнованные близкой развязкой. Как бы ни протекало расследование – быстро или медленно, рывками или постепенно приоткрывая завесу тайны, – неизбежно наступал момент, когда события начинали развиваться стремительно. Астра ощущала приближение развязки по тревожному жару в груди, по легкости и свободе мыслей, которые опережали текущую реальность.
– Я чувствую, мы опаздываем! – воскликнула она, садясь в машину.
Город с его соборами, деревянными домиками и громадами монастырей погрузился в серую мглу. Воздух был вязким от сырости. Улицы опустели, по мостовым бежали мутные ручейки. С крыш капало.