– Про голос лучше забыть…
– Был голос или не было? – заволновался молодой инок, облаченный в грубую рясу.
– Был и приказал не скрывать прозрение свое от избранников божьих…
– Кто же сии избранники? Государи, что ль?
– Тсс-с…
Мимо них прошел ключник, ведавший погребами и складами с провизией, неодобрительно покосился. Что, мол, лясы точите, а работа стоит? Но промолчал, скрылся в хлебном амбаре.
– Леность разрушает благоговение, – пробормотал Феодосий. – Берись-ка за вилы, брат!
Иноки рьяно принялись перекидывать сено для просушки. Сладко пахла скошенная трава, в березах щебетали синицы. Солнце стояло высоко, прямо над монастырским собором, белокаменным, ослепительным в своей стройной и строгой красоте.
– Что ж ему тот голос вещал? – опять пристал к Феодосию молодой монашек.
– А то, сколько кому править и когда смерть придет… Самой императрице Екатерине якобы царствовать отведено сорок лет, а потом корона достанется не внуку, а сыну… Слухи дошли до Синода
[18]
и государыни… Та взъярилась! Ведь шел ужо сороковой год ее правления… Уф-ф…
Старик устало перевел дух и вытер рукавом потное лицо. Он уже не так ловко орудовал вилами, как раньше, – задыхался, в груди саднило от сенной пыли, временами нападали приступы кашля.
– Посижу чуток…
– Отдохни, брат, – засуетился Макарий. – Я один управлюсь…
Но мысли о «валаамском монахе» не оставляли его, возмущая спокойствие. Он поспешно перекидал сено и опустился на прогретую солнцем землю рядом с Феодосием:
– А потом что было?
Старший инок почти задремал, и вопрос Макария пробудил его.
– Что? Где? – всполошился он.
– Да с расстригой же!
– С Авелем? – не сразу сообразил Феодосий. – Ну посадили его в крепость, а когда пророчество исполнилось и государыня скончалась, ее сын Павел сел на престол. Повелел новый царь призвать Авеля. Закрылся с ним наедине и долго о чем-то беседовал. А после отпустил с миром и даже разрешил опять стать особой духовного звания.
– Что ж он, повторно постриг принял?
Феодосий степенно кивнул. Его совсем разморило, он клевал носом.
– Принял, только житие монастырское ему быстро наскучило, и отправился он странствовать. Ходил, ходил по Руси великой, да и потянуло его назад в родной Валаам. Там написал он предсказание о скорой смерти нового императора: «Коротко будет царствие твое, и вижу я лютый конец твой – от неверных слуг мученическую кончину примлешь, в опочивальне своей удушен будешь злодеями
[19]
…»
Брат Макарий аж подпрыгнул от ужаса, зажмурился и затряс длинноволосой головой.
– Спаси, Господь! Как же он осмелился такое про царя писать?
– То-то и оно… Взяли Авеля, потащили в Тайную канцелярию, провели дознание и заточили в те же казематы…
– В Шлиссельбург? – ахнул Макарий. – Опять? Сколь же он там просидел?
– Меньше года – пока Павла не убили в точности так, как было предсказано.
Молодой инок слушал, приоткрыв рот от изумления. В его волосах и жидкой бороде запутались сухие былинки.
– Новый владыка отпустил Авеля, – продолжал между тем Феодосий, который неожиданно взбодрился. Отдых и свежий ветерок вернули ему силы. – Но не дал ему воли, сослал на Соловки. А тот возьми и напиши пророчество о нашествии французов и пожаре Москвы! Царь Александр ногами-то затопал, в гневе приказал бросить непокорного монаха в монастырскую тюрьму…
– Так это ж правда, – прошептал инок. – Наполеон пошел на нас войной, а Москва была разорена и сгорела. Все правда!
– После войны Авель по высочайшему повелению получил паспорт и разрешение свободно путешествовать не токмо по России, но и за ее пределами. Дошел сей монах до самого Царьграда, в Иерусалиме побывал, на Афоне
[20]
, и везде дивились его дару предвидения. Не приглянулась Авелю чужбина! Решил он на родину вернуться, поселиться в Троице-Сергиевой лавре. Туда к нему приезжали вельможи, знатные дамы и молодые дворянки с просьбами угадать их будущее. Авель всем отказывал и затворился в уединении. Затосковал он на одном месте, пустился в скитания и давай снова предсказывать императору скорую кончину… Тот стерпел, не стал донимать монаха преследованиями. Николай I, брат его, как пришел к власти, издал указ о взятии Авеля под стражу и водворении его в Спасо-Евфимиев монастырь – к нам, стало быть. Тут он и окончил житие, тут и его останки похоронены…
Брат Феодосий, утомленный длинной речью, закашлялся, его жилистое от работы тело сотрясалось под пыльной рясой, глаза слезились.
Брат Макарий надолго задумался, глядя в сторону монастырской тюрьмы. Интересно, что за «голос» сообщал Авелю о божественном предначертании? Разве не Господь определяет судьбы правителей и подвластных им государств? За что же тогда монах-прорицатель томился в казематах и застенках?
– Ежели проявлять излишнее любопытство, можно живо попасть за решетку, – откашлявшись, хрипло произнес старший инок. – Держи рот на замке, молодой брат, и на тебя снизойдут смирение и благодать…
Москва. Наше время
Борисов ждал Астру в кондитерской. Он заказал ей шоколадный торт, а себе – фрукты со взбитыми сливками. Хорошо, что жена не видит – вся диета насмарку! В последние годы он пристрастился к сладкому и стал набирать вес…
На улице шел дождь. Благодаря этому посетителей в зале прибавилось. С раскрытых для просушки зонтиков натекали на пол лужицы. Официантка разносила дымящийся кофе.
Астра вошла, запыхавшись, улыбнулась Борисову и уселась у окна. Было слышно, как барабанят по стеклу капли.
– Вам бы обсушиться, Астра Юрьевна, – заметил он. – Не ровен час, простуду подхватите.
– Так лето же!
– Летом как раз и болеют. Вчера жара, сегодня ливень: наш организм перепадов не любит…
Ее легкий костюм промок, в туфлях хлюпала вода.
– Не могли мне позвонить, я бы заехал за вами! – неодобрительно покачал головой начальник службы безопасности. – Небось пешком добирались.
От ее дома до кондитерской было рукой подать.