— За исключением Саргантана.
— За исключением Саргантана. Мне придется со всеми ними познакомиться. И очень бы хотелось сделать это в каком-то нейтральном месте, для начала — со всеми сразу. А также с неким Паулем Зеебергом. Это исполнительный директор банка Хельмана. Не могли бы вы это устроить?
— Вы хотите сказать — устроить прием или вечеринку?
— Да.
— С ужином?
— Возможно.
Она задумалась.
— У меня дома не получится. Нет ни соответствующей обслуги, ни достаточно места. У Трабо устроить это легче легкого! У них огромный дом. Я ведь уже говорила вам, что Паскаль Трабо — моя подруга. Но они оба в такую погоду наверняка еще в море на своей яхте. Я позвоню им попозже.
— Ну, хорошо, — сказал я. — А попозже — сделаете это для меня?
— Конечно, с удовольствием… — Она взглянула на меня как-то по-деловому. — Что вы собирались сейчас делать? Дело в том, что моя уборщица уже ждет меня. Мне нужно с ней расплатиться.
— У меня никаких особых планов нет…
— Тогда поедемте ко мне, — сказала Анжела, и в ее устах это прозвучало так естественно и обыденно, как не звучало бы в устах любой другой женщины. — Я приготовлю нам чего-нибудь поесть! Вы еще удивитесь, как я умею готовить. Ни за что бы не подумали, верно?
— Я думаю, вы умеете все, — сказал я. — И после ужина вы позвоните своей подруге.
— Идет.
Я расплатился, и Серж подкатил на машине Анжелы, в которой лежали ее свертки. Она села за руль, а я опять рядом, и мы поехали вниз по Круазет. Тени стали уже по-вечернему длинными.
27
Альфонсина Пти — седая приземистая женщина со степенной походкой — убирала много квартир в резиденции «Клеопатра». К Анжеле она приходила по вторникам, четвергам и субботам после полудня. По-другому у нее не получалось. Женщина она была очень трудолюбивая, родом из Бретани. Анжела нас познакомила. У нее были глаза робкого и умного зверька. Мы пожали друг другу руки. Альфонсина то и дело поглядывала на меня, пока мы все трое шли в гостиную. Там в напольной вазе стояли тридцать роз, которые я заказал в «Флореале».
— Когда их доставили?
— Два часа назад, мадам. Там есть письмо.
Анжела разорвала конверт и прочла вслух написанные мной слова: «Спасибо за все». Она взглянула на меня.
— Вы очень добры, очень добры ко мне, в самом деле очень. «Соня» — мой любимый сорт роз.
— Знаю. Теперь вы будете получать их каждую субботу — в память этого дня — тринадцатого мая, самого важного дня моей жизни. Первого дня моей новой жизни. Дня моего рождения. Было бы прекрасно, если бы я мог сказать: нашего рождения.
Альфонсина вышла из комнаты.
— Намного важнее, что вы заново родились, Роберт.
— Почему?
— Вы были так… так несчастны, когда пришли ко мне. Сломлены, подавлены и вообще убиты. — Анжела присела на корточки перед вазой, привела букет в порядок, подлила в воду средство для сохранности срезанных цветов и бросила туда же кусочек меди. А до этого придирчиво расспросила Альфонсину, обрезала ли она розы.
— Я был подавлен? — грустно спросил я.
— Да. — Она подняла на меня глаза. — Но теперь от этого не осталось ни следа! Теперь вы намного раскованнее и радостнее. Да, и спасибо за цветы, Роберт.
— Вы ведь так их любите.
— Не только поэтому, — сказала она, потом выпрямилась, еще раз прочла слова на почтовой открытке и положила ее на письменный стол. Розы стояли под большим телевизором. Альфонсина вернулась в комнату, после чего обе женщины уселись рядышком на тахту. Альфонсина положила на столик школьную тетрадку и начала по ней перечислять, что она купила, сколько потратила, сколько часов проработала на этой неделе и сколько денег ей за это причитается. Отдельные суммы были еще не сложены. Я видел, как Анжела надела очки, и обе принялись считать вслух. Они были похожи на школьниц: складывали, ошибались и начинали считать сначала. Я подошел к книжному стеллажу и стал рассматривать книги — названия и авторов. Камю. Сартр. Хемингуэй. Грин. Жионо. Мэйлер. Мальро. Пристли. Хаксли. Бертран Рассел. Мэри Мак-Карти. Силоне. Павезе. Ирвинг Уоллес. Ирвин Шоу… Сплошь авторы, которых и я любил и имел дома, — конечно, не на французском, а на немецком. На полках лежало также множество художественных альбомов, а на самом верху — две Библии друг на друге, причем на верхней восседал, как вершина всего, маленький старинный Будда из бронзы.
Наконец женщины покончили с расчетами, и Альфонсина получила причитающиеся ей деньги. На прощанье она опять пожала мне руку, и я слышал, как она шепталась с Анжелой в прихожей. Входная дверь щелкнула. Анжела вернулась в гостиную.
— Вы только что завоевали женское сердце, Роберт. Речь об Альфонсине. Она говорит, вы очень симпатичный мужчина.
— Ах, уже действует, видите? Просто я ничего об этом не ведал, но, оказывается, мое воздействие на женщин сравнимо с действием землетрясения.
— Что я и имела в виду, — сказала Анжела, — мсье подобен штормовому ветру. Что угодно мсье на ужин? Я же не знала, что получу приглашение на обед, поэтому у меня в холодильнике масса цикория. Так он долго остается свежим. Салаты весьма полезны для здоровья, — сказала она наставительным тоном школьной учительницы. — Я очень часто ем салаты. Вы тоже?
— Да, конечно, — ответил я. А сам даже не помнил, когда ел салат в последний раз.
Мы решили, что на ужин у нас будут антрекоты и салат, а в придачу — хрустящие белые длинные батоны: Альфонсина купила целых три. Анжела повязалась пестрым фартуком, а я сел на низенькую скамеечку в кухне, которую заприметил еще утром, и наблюдал, как она жарит антрекоты и готовит салат из цикория. Вдруг она вскрикнула: «Последние известия!»
Она включила маленький японский телевизор, стоявший в кухне, потом сбегала в зимний сад и в гостиную, чтобы и там включить аппараты. Большой телевизор она подтащила вплотную к открытой стеклянной двери на террасу.
— Не могу жить без новостей со всего мира, — сказала она, вернувшись в кухню. Мы стали слушать. Первым делом диктор сообщил то, чего я ждал: Англия отпустила курс фунта стерлингов! Паника во всех странах, особенно в Италии и Японии. Многие биржи, в том числе Лондонская и Франкфуртская, не откроются в понедельник…
Анжела работала у плиты и у разделочного стола, а сама слушала и время от времени взглядывала на экран маленького телевизора «Сони». Она ничего не комментировала, она всасывала все услышанное, словно губка, в эти минуты с ней нельзя было заговаривать. Никогда я не видел, чтобы женщина так быстро справлялась с готовкой. Она сделала мне знак следовать за ней и побежала в зимний сад. Там она вынула из шкафа тарелки, серебряные приборы и блюда. Так же бегом отправилась на террасу, там мы вместе накрыли большой стол под тентом. Здесь, наверху, веял слабый ветерок, такой свежий и благодатный после жаркого дня в городе. Небо стало бутылочно-зеленым, уже заметно стемнело. Словно тени, почти беззвучно скользили мимо нас и над морем огромные авиалайнеры, только взлетевшие или шедшие на посадку в Ницце. На террасе тоже можно было слышать и видеть дикторов телевидения. Стачке английских докеров по-прежнему не видно конца. На будущий вторник объявлена всеобщая стачка железнодорожников в Италии. Катастрофа в море у Тенерифе. Самые интенсивные за последние месяцы налеты американских дальних бомбардировщиков Б-52 на севере Вьетнама…