Я сел на свободный табурет рядом с ней и спросил, не заказать ли ей чего-нибудь, на что она спокойно ответила, что не против рюмочки виски со льдом. Я заказал две, и когда их подали, мы приподняли рюмки:
— Пьем за правду, — сказала дама с розой и гнилыми зубами.
— Будь по-вашему, — сказал я.
Мы выпили. Мужчина, сидевший рядом со мной, удалился, на его место тут же сел другой и заказал полбутылки шампанского. Это был жилистый верзила с редкими светлыми волосами и шрамом на левом виске. На вид ему было лет пятьдесят пять, и смокинг на нем был шикарный.
— Итак, как же вас зовут? — спросил я даму.
— Николь Монье, — ответила она.
— Как вы узнали, что я живу в этом отеле?
— Сказал один приятель.
— Ах, вот как, — отреагировал я.
— Что это значит — «ах, вот как»?
— Да так, ничего. — Я начал раздражаться, потому что понял: не стоило одеваться и спускаться в бар.
Теперь оркестрик играл «Когда мы целуемся, я волнуюсь и млею».
— Итак, к делу, — заявил я. — Вы хотите продать некую правду?
— Да, — кивнула Николь.
— И сколько она стоит? — поинтересовался я.
— О, немало. Это очень ценная правда.
— Так сколько же? — уже нервно переспросил я, будучи убежден, что продать-то ей нечего. Но тут же убедился, что ошибался.
— Кругленькую сумму, — сказала она. — Правда, поменьше, чем пятнадцать миллионов марок, которые придется теперь выложить вашей фирме.
Значит, и при моем многолетнем опыте ошибки все же случаются.
— Откуда вы знаете…
— Тссс! — шепнула она и слегка повернула голову.
Я резко обернулся и нечаянно толкнул тощего верзилу, заказавшего шампанское.
— Мы достаточно громко говорим, чтобы и вам было слышно? — грубо бросил я.
— Пожалуйста, оставьте меня в покое, — сказал он.
Я повернулся к Николь.
— Сами видите, здесь не поговоришь, — очень тихо произнесла она. — Придется вам поехать ко мне. Там нам будет спокойно.
— Когда?
— Я сейчас уйду. А вы побудьте здесь еще с часик, затем возьмите такси. Моя визитная карточка здесь на стойке, под моей рукой. Прикройте ее своей, потом я вытащу свою руку.
Вскоре я уже держал изящную визитную карточку. Николь слезла с табурета. Я поклонился ей. Она двинулась к выходу. Верзила проводил ее взглядом. Я опять сел на табурет и заказал еще рюмку виски. При этом посмотрел на часы. Было без четверти одиннадцать. Я машинально закурил еще одну сигарету, слегка облокотился о стойку и стал глядеть на танцующих. Многие из них производили впечатление влюбленных парочек и двигались, тесно прижавшись друг к другу под звуки старых мелодий. Спустя примерно четверть часа тощий верзила со шрамом на виске ушел.
В баре почти все мужчины были в смокингах, и лишь несколько человек в темных костюмах, как Карин не положила мне в чемодан мой смокинг. Я спокойно сидел, медленно потягивая виски, слушая тихую музыку и пуская кольца сигаретного дыма — я выкурил еще две сигареты подряд — и на душе у меня было хорошо. В барах всего мира я сразу чувствовал себя хорошо и уютно, поскольку бармены почти везде любезны и предупредительны, да и вся атмосфера пронизана доброжелательностью. Здешние бармены были особенно любезны. Конечно, попадаются и дрянные бары и дрянные бармены, но таких очень мало. Я выпил еще рюмочку виски и подумал, что хорошо бы вновь стать молодым и здоровым, но мысль о том, что и то и другое невозможно, не причинила мне боли. Оркестрик заиграл «Лунный свет» из фильма «Пикник», и я вспомнил, что яхта Хельмана, на которой произошел взрыв, тоже называлась «Лунный свет», и подумал, что эта песенка сейчас звучит как поминальная по погибшим, о которых никто не может сказать, были ли они преступниками или порядочными людьми. Хотя о семи членах экипажа можно было с большой долей вероятности предположить последнее. Значит, семь к пяти, если Хельман и его гости были преступниками, что тоже еще абсолютно неясно. Но даже если бы это было ясно, совсем неплохое соотношение. Какая чушь, подумал я и заказал еще рюмку виски, целиком переключив свои мысли на этот напиток: какой он все же приятный. Просто необычайно приятный.
16
— Проспект Бернара, — сказал я таксисту. — «Резиденция Париж», подъезд В.
— Ясно, мсье, — ответил он, и огромный «шевроле» рванул с места. Время было — без четверти двенадцать вечера. Адрес я прочел на визитной карточке Николь, на которой, кроме ее имени и точного адреса, напечатано было и название городского района: Ле-Пти-Хуас.
Мы проехали по бульвару Круазет еще немного вперед до Сербской улицы. Здесь шофер круто свернул вправо. Я смотрел в окошко и пытался прочитать названия улиц, потому что хотел, как всегда, побыстрее сориентироваться в городе. Мы пересекли Антибскую улицу, где магазины прямо-таки лепились друг к другу, проехали мимо неказистого городского вокзала и свернули на широченный Бульвар Карно, по которому шофер поехал на север. На крышке приборной панели лежал маленький и изящный светящийся компас, так что я мог ориентироваться по странам света. Мы въехали на площадь, где находилось здание городской пожарной службы, свернули налево на улицу Сен-Жан, потом, повернув еще раз, выехали на проспект Бернара.
Мы оказались в квартале богачей. Эта «Резиденция Париж» была одним из многих громадных жилых зданий, иногда даже выдающихся по своим архитектурным достоинствам, но всегда дышащих богатством, которые возвышались над центральной частью города, поднимаясь по склонам горы. В этих «резиденциях» жили многие сотни людей, окруженные величайшим комфортом. Вокруг них всегда были зеленые зоны, иногда даже громадные парки. Такой была и «Резиденция Париж». Шофер подвез меня к подъезду В. Здесь он мог развернуться на стоянке для машин и ехать обратно. Здание было прямо-таки гигантским. В парке виднелись пальмы, кедры и кипарисы. Луна ярко светила, и я смотрел вниз на город, усеянный огнями, на море и гавань, тоже усыпанные множеством огней. Теперь посвежело. Я с наслаждением дышал всей грудью. По краю плавательного бассейна я двинулся к освещенному входу. И уже почти подошел к нему, когда заметил двух парней. Они стояли, спрятавшись за стволами пальм, и теперь набросились на меня. Один вывернул мне руки за спину и держал их как железными клещами, второй сжал мне пальцами ноздри, так что мне пришлось широко открыть рот, и он тут же сунул в него мокрую тряпку. Этого парня я сразу узнал. Он был тот самый красавчик, что вечером на Круазет попросил у меня огоньку. С кляпом во рту я не мог произнести ни звука, когда он начал избивать меня. Он бил меня изо всей силы и со всего размаху, стараясь попасть по желудку, кишечнику и ниже. Здесь, наверху, в это время суток было совершенно безлюдно. Парни очень торопились. Красавчика даже пот прошиб. Меня тоже. Мне казалось, что живот у меня лопнул и внутренности вывалились наружу. Они добились того, чего хотели, минуты за две. Я потерял сознание.