— Ну конечно же нет, Анжела. Просто из головы не идет это проклятое дело. Я не продвигаюсь вперед. И от Карин ни слуху ни духу. Все-таки перевести на ее имя полторы тысячи марок ежемесячно было ошибкой. Тут мой адвокат был прав.
Она молча глядела на город внизу.
— Ты со мной не согласна?
— Я долго над этим думала, — сказала наконец Анжела. — После того, как эта фрау Драгер привезла мне ее письмо.
— И что же?
— Мне думается, это не было ошибкой.
— Я хочу немедленно прекратить выплаты.
— Конечно, это проще всего. Но потом…
— А что потом?
— Из письма видно, что она тебя все еще любит, Роберт, несмотря на все.
— Что она меня… Чепуха! Карин уже давным-давно не любит меня. Из письма видно одно: что она готова на любую низость! И больше ничего!
— Называй это так, если хочешь. Может только теперь, потеряв тебя, она осознала, что любит. Или что ты ей нужен. Обычно любят тех, в ком нуждаются. А в ее ситуации прибегают ко всяким средствам, не гнушаясь и самыми низкими.
— Но ты никогда бы так не поступила, — вспыхнул я. — Никогда! Ты что — утверждаешь, что тоже способна так оклеветать человека?
— Мне это не кажется таким уж немыслимым.
— Анжела!
— Да-да, — тихо произнесла она. — Потому мне и подумалось, что нельзя за зло платить злом. Если ты теперь прекратишь выплаты, твоя жена разозлится еще пуще. Ведь она знает, что ты хочешь получить развод. И если ты сейчас так ответишь на ее письмо, то она и подавно не даст на него согласия. Если же ты продолжишь переводить ей деньги, — я просто ставлю себя на ее место, — то она подумает: он ведет себя порядочно по отношению ко мне, значит, они действительно любят друг друга, иначе мое письмо произвело бы совсем другое эффект. Роберта я потеряла. Но это произошло из-за новой любви, а не из-за ненависти ко мне. У нас еще есть шанс разойтись мирно и полюбовно, он всегда будет заботиться обо мне, он только что делом это доказал. Я предоставлю ему свободу.
— Так подумала бы ты, Анжела! — воскликнул я. — Ты!
— Да, я думала бы так.
— Но ты — не Карин! Я знаю Карин, она думает иначе!
— Тогда продолжай ей платить просто из суеверия. У меня на душе остался бы неприятный осадок, если бы ты прекратил давать ей деньги.
— Согласен. У меня тоже, — сказал я тихо. — Но только из суеверия…
— Ну, вот видишь! — радостно воскликнула она и поцеловала меня в щеку. — Значит, ты будешь переводить ей эти полторы тысячи?
Я кивнул.
— Из суеверия или по любой другой причине, но правильно только так, поверь, — сказала Анжела. — Ах, Роберт… — Она прижалась ко мне, ее рука скользнула в вырез моей рубашки и, погладив меня по груди, поиграла цепочкой и золотой монеткой, на которой были выгравированы наши знаки Зодиака. — Я сделала кое-что… Надеюсь, ты не очень рассердишься…
— Да разве я могу сердиться на то, что ты делаешь?
— Знаешь, тут позвонила моя парикмахерша, мы с ней знакомы целую вечность. Она меня водила когда-то к ясновидице, о которой я тебе рассказывала, той самой, знаменитой, из Сен-Рафаэля. Я рассказала ей про нашу любовь — прости! — а она совсем помешалась на этих прорицательницах, теперь у нее какая-то новая. Ее зовут мадам Берни. Раз в неделю она приезжает сюда из Антиба и принимает посетителей в отеле «Австрия» на бульваре Карно. Парикмахерша говорит, что она от той в полном восторге. Ты смеешься?
— Да нет, любимая. Какой уж тут смех, скорее плакать хочется. Докатились, значит, до прорицательниц.
— И ты пойдешь со мной к мадам Берни, Роберт?
— Почему бы и нет?
— Завтра она будет в Каннах. Можно, я условлюсь с ней на какое-то время во второй половине дня?
— Разумеется.
Она обняла меня.
— Спасибо тебе, Роберт, — сказала она. — Я знаю, что ты думаешь. У меня те же мысли. Но в нашем положении цепляются за соломинку, так хочется услышать что-то хорошее, что внушает надежду, разве я не права?
— Конечно, права.
— Тогда пойдем мыть волосы! — радостно воскликнула Анжела. Было три часа ночи, когда она за ручку повела меня через всю квартиру и показала стенной шкаф, где заботливо разместила содержимое моего чемодана — два костюма, легкие рубашки и брюки, белье и обувь. — Это твои первые вещи здесь. В квартире, слава Богу, хватит места. Я уже все рассчитала: у тебя будет своя комната. А в этот шкаф ты сложишь свои вещи.
Шкаф с раздвижными дверцами был так вместителен, что мои костюмы и бельишко буквально терялись в нем.
— Да, места и впрямь достаточно, — сказал я. Она потащила меня дальше и показала вторую ванную комнату — в ней я еще не был. Комната была небольшая, но очень хорошо оборудованная.
— Сегодня под вечер я съездила на Антибскую улицу, купила этот стенной шкафчик и сама его повесила. Ты, наверное еще не знаешь, а ведь я все умею.
Я открыл шкафчик и обнаружил в нем мою электробритву, туалетную воду и кое-какие лекарства.
— Раздевайся и садись, — скомандовала она. — Я принесу шампунь. — Она убежала, а я разделся до трусов и сел на скамеечку перед раковиной. Анжела вернулась, принялась мыть мне волосы и массировать голову. Это было так приятно! Под конец она сказала: — Не пугайся! Сейчас я сполосну волосы ледяной водой!
Конечно, я вздрогнул.
— Зато волосы будут красиво блестеть, — заявила Анжела. Она долго вытирала волосы махровым полотенцем, потом щеткой зачесала их назад, особенно тщательно по бокам.
— С боков надо бы их еще отрастить, — сказала она, критически осмотрев результаты. — У тебя типично прусская стрижка. С боков волосы должны быть намного длиннее, чтобы хорошо лежали, когда их зачесываешь назад. Обрати на это внимание, когда пойдешь стричься. Не разрешай стричь волосы с боков! Да и пробора тебе не нужно. Без него ты гораздо лучше смотришься. Но в парикмахерской, где бы она ни была, обязательно помни, что я сказала. Ни в коем случае…
— …не стричь волосы с боков, — закончил я ее фразу. — Ни за что не забуду.
Потом она повязала мне голову сеточкой. А когда я поднялся, гордо показала рукой на два пластмассовых крючка, на которых висели мои халат и пижама.
— Эти крючки я тоже сама приделала. А теперь пойдем сушить волосы! — Она повела меня в зимний сад и вытащила там из какого-то угла электрический фен, усадила меня на стул, нахлобучила на волосы колпак, включила фен, и горячий воздух с шумом заструился вокруг моей головы. Анжела раскраснелась. Она сидела передо мной и курила сигарету.
28
Отель «Австрия» — очень маленький, ветхий и служит, вероятно, временным пристанищем для людей с сомнительной репутацией. Мадам Берни назначила нам прием на четыре часа пополудни, и мы приехали минута в минуту, но у мадам Берни в номере еще были клиенты, как сказал нам портье. Все в этой гостинице было ущербным и тесным, мы с Анжелой сидели в ожидании в какой-то каморке, где воздух был спертый и затхлый. Я попробовал было открыть окно, но щеколду заело. У меня разболелась голова. В этот день парило, толстая муха с жужжанием неотступно билась о стекло. Я все больше нервничал и, чтобы успокоиться, вышел в коридор и спросил портье, не может ли он принести нам чего-нибудь выпить. Он согласился, и я заказал пиво. Портье принес две бутылки пива и наполнил стаканы. Пиво было теплое. Я хотел уже поднять шум, но Анжела покачала головой, так что я махнул на это дело рукой, и пиво осталось нетронутым. Я начал обливаться потом. Головная боль усилилась. Анжела сняла с пальца обручальное кольцо и спрятала его в сумочку.