Я приподнялся в стременах, хотя подо мной арбогастр сам по себе громадный, как гора, прокричал, чуть не срывая голос:
– Слушайте, слушайте все!.. Багровая Звезда Зла уже не звезда зла, а захваченный обоз противника!.. Мы его мудро не уничтожили, он теперь наш. Наша добыча. Сейчас он в своей подземной… конюшне.
Альберт добавил главное, чего ждали:
– Потому продолжайте пир!
После мгновения тишины вопли загремели с новой силой, а я повернул коня и ускакал к далекой кучке священников, что сгрудились возле сидящего на стволе поваленного дерева отца Дитриха.
Передо мной расступились, я соскочил на землю и, метнув небрежно повод ближайшему из монахов, пошел быстрыми шагами к отцу Дитриху.
Он даже сделал движение встать, но я поспешно опередил, почти подбежал и, опустившись на колено, почтительно поцеловал ему руку, чувствуя под губами совсем тонкие пальцы, покрытые сухой дряблой кожей.
– Отец Дитрих!
Он повел взглядом в сторону, священники поклонились и начали расходиться.
Я тоже выждал, а когда мы остались наедине, отец Дитрих жестом велел встать с колен и сесть рядом.
– Отец Дитрих, – сказал я, осторожно опускаясь рядом на бревно, – отряд троллей во главе с сэром Растером сражался доблестно, ни один не отступил. Две трети погибли… и, увы, думаю, Вельзевул не стал распространять на них условия нашей сделки.
Он взглянул с сочувствием.
– Сын мой, у тебя слишком выразительное для императора лицо. Я прочел по нему все, что ты хотел сказать, еще когда ты был в седле.
– Отец Дитрих?
Он покачал головой.
– Конечно же, теперь мир будет иным. Не думаю, что придется долго пробивать в Ватикане решение о признании равными нам троллей, эльфов и всех, кто сражался с нами плечо к плечу. Возможно, Господь и сотворил этих созданий для того, чтобы они в таком вот испытании показали свою настоящую суть?..
– А если Ватикан не пойдет на такой шаг?
Он вздохнул.
– Там тоже люди, могут ошибаться. Горько такое говорить, но мы не обязаны выполнять ложные указания даже Ватикана, ибо служим Господу, а его заветы превыше всего, в том числе и церкви. Возможно, именно самопожертвование троллей, когда ударили в спину филигонам, помогло одержать победу? Или погибшие эльфы, что постоянно уничтожали филигонов стрелами на пути к селам и обратно? Уверен, здесь нет человека, который не ощутил троллей, эльфов и даже колдунов своими кровными братьями, что дрались рядом и погибали рядом. Ватикану придется отступить перед возможностью раскола церкви.
Я шумно перевел дыхание.
– Спасибо, отец Дитрих… Вы такой камень сняли с моей души!
Он взглянул с мягким укором.
– Сын мой, церковь не чудовище. Она продолжает вести человека, иногда и тащить слишком жестко, признаю, из тьмы к свету. Сообразуясь не только с вечными ценностями, но и с реальностью… Конечно же, те маги, которых ты называешь алхимиками, пусть они и маги, но теперь в официальных бумагах они все будут именоваться алхимиками…
– Спасибо, отец Дитрих, – сказал я жарко. – Догадываюсь, что это значит.
Он кивнул.
– Верно догадываешься. К ним отныне такое же отношение, как к любым лекарям, аптекарям, травникам, плотникам или каменщикам. Никакого преследования… Ты что-то задумал?
Я помялся, сказал с неловкостью:
– Знаю, сейчас бы закрепить здесь все, что мы вырвали с таким трудом у врага, но… отец Дитрих, перекладываю все на ваши плечи и на армию ваших священников. А я рискну нанести визит на Юг. Сейчас самое подходящее… Юг – это Юг, отец Дитрих!.. Все, кто может схорониться в глубоких и очень глубоких пещерах, уже там. И выходы замурованы, чтобы вслед не полезла всякая голодная чернь в попытке спасти и свои жалкие жизни.
Взгляд его стал острым и оценивающим.
– И королевские троны, как и дворы, опустели?
– Императорский, – ответил я, – наверняка в первую очередь.
Он покачал головой.
– Рискованно. Просто безумно… хотя да, другого такого случая уже не будет.
Я воскликнул воспламененно:
– Отец Дитрих! Только вы меня и поняли!.. Даже мои близкие друзья и военачальники не верят в такую затею.
– Судя по крикам в лагере, ты пытаешься оседлать эту летающую колесницу?
Я кивнул.
– Спасибо, отец Дитрих. Только вы сразу все понимаете. Все верно, это всего лишь гигантская колесница. Она не может быть злой или доброй, ей все равно, кто на ней едет.
Он подумал, произнес медленно:
– Я даже понимаю, почему намерен отправиться без священников…
– Отец Дитрих?
– Там сложившиеся империи, – сказал он серьезно. – Тебе придется трудно. Не только в воинском деле. Вообще. Сам увидишь. А пока да, нам предстоит очень много работы здесь. Потом… потом посмотрим.
Я молча, чтобы не брякнуть лишнее, поцеловал ему руку.
В правой части импровизированного лагеря отдыхают после страшного боя рыцари ордена Марешаля. Меня завидели издали, несколько рыцарей поднялись навстречу.
Глядя на них, невольно подумал, что хотя рыцарям-монахам доспехи делают в одной оружейной мастерской, но работа эта штучная, при общем сходстве всегда есть различия. Вот у смиренного брата Отто, в прошлом графа Шварцбург-Рудольфтадта из рода Кенисбергов, доблестного Зальм-Райнграфенштайна, барона Эттинга Гогенцоллерн-Зигмарингена и барона Эльзарцер-Бергского доспехи, как у партии и Ленина, что близнецы и братья, но у брата Отто рога на шлеме в виде оскаливших один на другого золотых змей, у графа Зальм-Райнграфенштайна серпы, у барона Эттинга Гогенцоллерн-Зигмарингена две части солнечного нимба, что почти смыкаются над макушкой, а у барона Эльзарцер-Бергского ангельские крылышки.
Щиты у марешальцев треугольные, сильно вытянутые книзу, снежно-белого цвета с кричаще-красным крестом на все поле щита. Страшное и прекрасное зрелище людей, воспламененных одной священной идеей построения огнем и мечом Царства Божьего на земле прямо щас.
Вперед вышел брат Отто, я покинул седло и, шагнув навстречу, крепко обнял, тепло улыбнулся другим.
– Поздравляю вас, братья великого ордена, с величайшей победой!
Отто ответил смиренно, но с достоинством:
– Во славу Господа.
– Именно, – подхватил я. – Господь испытывал нас, теперь он доволен своей работой.
– Во имя Господа…
– Дорогой друг, – сказал я приподнято, – я намерен сложить на ваши плечи тяжкую ношу, в то время, как простые люди будут отдыхать и отстраивать то, что враги рода человеческого успели разрушить…
Он смотрел молча, а доблестный Зальм-Райнграфенштайн воскликнул пламенным голосом и весь в блеске юных глаз: