– Это моя добыча! – пророкотал Ворон, распахивая куртку над головой. Синтетическая ткань наэлектризованно захрустела.
– Больные, что ли? – коротко бросила Белобрысая.
– Если среди нас и есть больной, то только один. – Янус сидел на полу и раздраженно встряхивал отбитой при падении рукой. – Черный! Ты придурок!
Ворон довольно тянул губы. Редко кому удавалось сбить с ног Януса.
Но Янус и не думал долго обижаться. Его холодный взгляд остановился на Белобрысой.
– У тебя два пути – через окно или по лестнице. Оба болезненны, но один из них более травмоопасный.
– Дом не ваш! – с вызовом крикнула Белобрысая.
– И не твой! – припечатал Янус. – Убирайся.
– Мой! – Белобрысая выпрямилась и даже как будто выпятила нижнюю челюсть, что в девчачьем исполнении выглядело скорее комично, чем устрашающе. Уж лучше бы она заплакала, ее бы жалко стало. А так – один смех.
– С чего вдруг? – подскочил Ворон. Он снова натянул куртку и стал похож на обгорелого до черных угольков колобка – маленький, кругленький, юркий.
– С того! Мой, и все.
– С тем же успехом, как и мой. – Янус стоял рядом со Скелетом и Чудовищем. Как он поднялся, никто не заметил.
– Тебе документы показать?
Девчонка словно притащила с собой парочку тонн льда Антарктики – столько в ее словах и взгляде было холода и презрения.
– Писа́ть и я умею. – Янус не уступал ей.
Внизу с шорохом обвалились камешки. Чудовище приникла к более надежному и объемному Ворону.
Шаги становились явственней. Кто-то поднимался тяжелой старческой походкой. Шипел песок, катились вниз обломки кирпича.
Янус улыбнулся. Его худое лицо раздалось от этой улыбки, стало добрым и приветливым. С такой улыбкой Фредди Крюгер подходил к своей жертве.
– Если Дом твой, то это к тебе.
Его силуэт на мгновение мелькнул в оконном проеме. Скрипнуло под легкой ногой старое железо, шваркнул ботинок о край крыши. Он был уже на втором этаже. Ловкий, черт.
Тяжелые шаги приближались.
Белобрысая недоверчиво посмотрела на замерших Скелета, Ворона и нервно вздрагивающую Чудовище.
– Там еще кто-то? – коротко спросила она.
– Это уже свои, – добродушно отозвался Скелет.
Он тоже начал отступать к окну, даже выглянул наружу – фокус Януса повторять было сродни самоубийству, никто бы не решился.
– Ой, мамочки, ой, мамочки, – запричитала Чудовище.
– Заткнись, – отстранил ее Ворон, зачем-то снова стягивая с себя куртку.
– Из ваших, что ли? – Белобрысая была невозмутима, но ей уже никто не ответил. Все с ужасом смотрели на дверной проем, откуда, пульсируя, наступала темнота.
Топ, топ, топ.
Тишина резанула по ушам, холод от пола передался через ботинки в ноги, стрельнул по напряженным телам. Чудовище зажмурилась.
За порогом крутанулись на пятках. Шуршащий звук, легкое восклицание.
– Видел? – подался вперед Скелет.
– С вами увидишь! – Появившийся в дверях Янус демонстрировал недовольство. – Вы так орете, что любое привидение напугаете.
– Но оно было? – с тайной надеждой спросил Ворон.
– Было, было. – Янус утомленно сунул руки в карманы и нахохлился, будто у него кончились батарейки, сил больше ни на что нет. – Барздук. Темная тень. На стене никаких отражений. Стояла около двери.
– А потом? – пискнула Чудовище.
– Суп с котом. В стену всосалось. Нет ничего.
– Вы о чем? – напомнила о себе Белобрысая.
Янус расплылся в кровожадной улыбке.
– Ворон! – коротко приказал он. – Давай, живенько, электровеником, собирайся!
– А чего опять я? – затянул свою любимую песню Ворон. – Чудовище разбросала, а я собирай.
– И Чудовище забирай.
Янус не спускал глаз с Белобрысой. Она стояла невозмутимо, как памятник самой себе. Лицо напряженное. Готова выскочить из кожи и продемонстрировать свою сущность.
Ворча про несправедливость, всяких мерзких товарищей, которые в тяжелую годину способны бросить друга, и про наступающее глобальное потепление, Ворон схватил за кончик покрывало. Зазвенели разбегающиеся чашки, плеснулось недопитое кофе, бутылка шипучки покатилась, задевая ложечки и сахарницу.
– И магнитофон не забудь, – Янус пошел к выходу.
Бросив покрывало, Ворон дернул магнитофон. Размотавшийся провод зацепился за трещинку в полу. Магнитофон вырвался из пальцев Ворона, грохнулся на пол, потревожив и без того обиженные на жизнь чашки.
– Если он не будет работать, я тебя задушу, – предупредил из темноты Янус.
– Так он же не от сети работает! – с готовностью доложил Ворон.
Всхлипывающая Чудовище стала паковать добро, демонстративно долго разглядывая на умирающий свет заляпанные салфетки. Скелет с любопытством смотрел на Белобрысую. Та все еще пыталась сохранить лицо, но пару раз оно у нее все же дернулось.
И это было только начало.
Ворон причитал, доказывая связь между шнуром и работой магнитофона. Чудовище закончила складывать салфетки и взялась за пересчет чашек. Янус появился в дверном проеме. Скелет нагнулся, сгреб покрывало вместе с чашками, салфетками, посыпавшимся сахаром и звякнувшим термосом и, перешагнув злополучный магнитофон, отправился на выход. Притихший Ворон подхватил магнитофон и помчался следом. Шнур за ним волочился, задевая за все неровности пола, подпрыгивая на камешках. Чудовище пробежала последний раз по комнате, два раза обогнула Белобрысую и скрылась на лестнице. Из темного провала грохнула музыка, стократ отраженная облупившимися стенами.
– Ну, вот видишь, работает, – проблеял Ворон во внезапно наступившей тишине.
Посыпались камешки, и все стихло.
Белобрысая осторожно прошла по комнате. Похожая на бункер, невысокая, потолок скошен с двух сторон. Скаты теряются в темноте, и кажется, что там есть продолжение, что стены раздвигаются, утопая в бесконечности. Два узких прямоугольника окна с остатками стекол. Ветер треплет обрывки бумаги на подоконнике.
Рядом вздохнули, но когда Белобрысая повернулась, никого не увидела. С треском вздрогнула старая газета на окне. Под ногой хрустнул камень.
– Эй! – позвала Белобрысая.
Звуки прыгали по трещинкам стен, по грязному полу. В нос ударил запах пролитого кофе. Бесконечное «эй» не хочет замирать, а носится и носится по кругу, как бешеный хомяк в барабане.
– Вы ушли?
Белобрысая неуверенно выглянула в дверной проем. Навстречу выступила темнота. Абсолютная, в какой никогда ничего невозможно увидеть. Зато в ней хорошо все слышно. Шаги. Кто-то уверенно поднимался по ступенькам. Шаг, еще, следующий. Он шел и шел. Неминуемый, как гром после молнии. Преодолел уже, наверное, ступеней двадцать. Перевалил третий десяток, и, видимо, настроился так шагать еще ступеней сто. Забраться на Эйфелеву башню, а потом и на самый высокий небоскреб Лондона. А там и до неба рукой подать.