Серега хотел позвать Валентина, но только что-то жалобно прохрипел.
Вдруг Валентин открыл глаза – они налились зеленоватым фосфоресцирующим светом! – и кинулся к Сереге на своих заплетающихся ногах.
Но на его пути встали Гаврюша и медведь.
Может, это был тот самый медведь, который задрал Гаврюшу и которого застрелил Валентин, но монах не зря говорил, что у зверей там свои законы, нам непонятные! И не зря предупредил, что не зверей надо бояться – надо бояться людей.
Гаврюша лаял, медведь рычал, и они вдвоем защищали Серегу, не давали Валентину приблизиться к нему.
Тем более что это был уже не Валентин…
Слезы ужаса и отчаяния жгли глаза Сереге, но сейчас у него не было времени горевать, поэтому он сердито вытер лицо локтем и достал из одного кармана рогатку, а из другого – серебряную монетку.
Медведя и Гаврюшу словно ветром размело на обочины! Как это Серега не подумал, что серебра боятся и они!
Теперь путь к нему был открыт… но, на счастье, Валентин тоже испугался серебра.
Он замер – и вдруг, широко открыв рот, завыл, глядя на луну, которая в это время забежала за белесое ночное облачко и теперь казалась тусклым пятном в вышине.
Потом Валентин умолк и поднял голову, словно вслушиваясь в какие-то звуки.
Серега тоже прислушался, держа рогатку наготове.
Начал завывать далекий ветер.
Серега мельком удивился – он не чувствовал никакого дуновения, воздух был неподвижен, и ветви деревьев, стоящих обочь дороги, не шевелились… Но ветер завывал – то низко, на буревых басах, то высоко, пронзительной вьюгой, – и постепенно до Сереги дошло, что это не ветер воет – это воют люди!
Медведь и Гаврюша метнулись к Сереге и припали к земле у его ног, прижавшись друг к другу. Им было страшно, невыносимо страшно!
Ему тоже.
Потому что они появились.
Они.
Сначала из тьмы возникло фосфоресцирующее сияние. Это светились глаза мертвецов. А потом вышли они сами: шагали в ногу, не касаясь земли, хором испуская этот странный, надрывающий душу звук – не то вой, не то пение.
Серега уже различал в толпе знакомые лица: вот баба Нюра в своем замызганном халате и низко надвинутой на лоб косынке, вот белобрысый мальчишка в линялой ситцевой рубахе с кровавым пятном на животе – там, где его пропорол рогом бык.
И монах!
Монах в своей черной рясе, в капюшоне, скрывавшем его лицо…
«Коли увидишь меня в лесу – беги от меня со всех ног! Спасайся! И от всех – от всех других. Всех берегись – знакомых, незнакомых… Понимаешь? Мы все вам чужие. Мы все вам враги…» – вспомнил Серега его слова.
Он и рад был бы последовать этому совету, но мог только стоять и смотреть на приближающиеся жуткие фигуры. У них были белесые, мутные лица, подобные белесым ночным облакам.
Субчики-голубчики со «Скорой» тоже оказались здесь: один с продырявленной головой, другой с простреленной грудью. Рядом с бывшим врачом тащилась какая-то бледная до синевы женщина с сильно накрашенным лицом. Вся косметика растеклась; кроме того, на лице был виден отпечаток подошвы не то сапога, не то кроссовки, и Серега понял, что это та самая женщина, на могилу которой наступил «врач». А рядом с шофером… рядом с ним тоже была женщина, но она не шла, а волочилась по земле на переломанных ногах, цеплялась за своего спутника раздавленными руками с нелепо торчащими в разные стороны пальцами.
Серега тихо вскрикнул.
Упыри насторожились и замерли. Потом, словно услышав какую-то команду, они начали расходиться на обочины дороги, а к одиноко стоящему Валентину тем временем приблизились еще несколько упырей.
В середине шел высокий человек с темно-рыжими волосами. Он держал то, что сначала показалось Сереге ярко горящим факелом… но через миг он понял, что это полуистлевшая человеческая рука, которая источает то призрачное свечение, которое можно видеть в лесу над гнилушками.
Серега понял, кто был этот человек с рукой мертвеца.
Доктор Краев!
Он шел, приобняв за плечо девчонку с такими же рыжими, как у него, волосами, девчонку с веснушками, которые казались особенно яркими на бледном неживом лице.
Малинка!
Малинка, которая насторожилась, услышав фамилию доктора Краева! Малинка, которой досталась рогатка от деда – такая старая рогатка… Малинка, которая не помнила своего отца, – и теперь с ним встретилась! Сереге стало понятно, почему она могла видеть нежить до полуночи – девочка унаследовала это умение от Краева, который и сам был нежитью.
А с другой стороны от доктора Краева шел еще один упырь.
Это был отец Сереги…
* * *
Папа…
Такой же, как все остальные мертвецы!
С такими же светящимися глазами и белесым неживым лицом.
Серега захлебнулся рыданиями.
Душа его рвалась к отцу, а ноги сами собой попятились, пытаясь унести тело прочь.
– Стой! – крикнул доктор Краев голосом ледяным и пронизывающим, как зимний ветер.
Он уставился на Серегу, и тому показалось, будто кто-то бросил дартс, попавший ему прямо в горло и остановивший дыхание.
– Возьмите его! Ну!!! – скомандовал доктор Краев.
Фигуры Сапожникова, Валентина и Малинки послушно качнулись вперед, но Гаврюша стал так жалобно и вместе с тем отчаянно лаять на них, что они замерли, словно испугались или заколебались.
Тогда к Сереге двинулись баба Нюра и субчики-голубчики с их размазанными, изуродованными женщинами, но на пути встал медведь. Он расшвырял упырей в разные стороны, и они уже не поднялись. Бывшего шофера медведь подбросил вверх, и тот угодил головой в развилку на дереве. Застрял там и повис, вращая глазами и быстро-быстро перебирая ногами, словно пытался убежать.
Но Сереге было не до него, потому что доктор Краев в ярости швырнул своим призрачным факелом в медведя – и шкура зверя вмиг занялась таким же мертвенным пламенем, каким горел факел.
Через миг огонь погас, но медведя на дороге уже не было.
– Взять! – проревел Краев.
И снова жутко завыл Гаврюша, и снова качнулись вперед – и замерли Сапожников, Валентин и Малинка…
Тогда на дорогу вышел мальчишка в линялой рубахе с кровавым пятном на животе. Он шел к Сереге, расставив руки, безжизненно улыбаясь, и от этой улыбки мучительно болела голова и начиналась ломота во всех костях.
«Его зовут Петька, – вспомнил Серега. – Он такой же мальчишка, как и я. Да разве я смогу в него стрелять?!»
Гаврюша бросился на Петьку, но тот сильным пинком отшвырнул голову на обочину.
Голова осталась лежать неподвижно.