– Какое! От него просились, да я уклонился. Да не во вражде я с ними, – поспешил уверить он, – мне сейчас недосуг ни с кем воевать. Я тому год, как видел Стемпковского, так прослушал курс часа на три, сам же при этом не проронил ни слова. Иван Павлович приезжал до вас, да я сослался на отлучку, и вправду врать не пришлось, находился в раскопках, даже на ночлег не возвращался – у меня там избушка на сей случай имеется. Благо, он предупредил загодя, мы смогли подготовиться, – усмехнулся он широко. – Но Евграф Карлович принимал его, а чтобы он не больно серчал, я подсунул ему одну странную вещицу, через некоего человека, Игнатия Карнаухова, который на меня работал, да оказался негодным: за мной же шпионил… М-да, хорошо, что сам сбежал. Крал у меня находки, чтобы потом продать. А возможно, что и наушничал.
– Что же за предмет? – насторожился я.
– Видится мне чрезвычайно примечательной находкой: камень со знаками, каббалой пахнет, уж музейные архивариусы лучше меня с ним справятся…
Я спросил, с чего он решил, что камню найдётся место в музее, на что князь ответил, что Бларамберг не упустит возможность купить редкий эпиграф, что же до вора, то он усилиями Евграфа Карловича находится в убеждении, что за предмет только музей и сможет предложить большую цену. Что есть правда, ибо ни один частный собиратель не заинтересуется чересчур странной и непонятной скрижалью.
Не мог я ответить себе, почему ни тогда, ни позднее не рассказал я Прозоровскому – нет, даже не о том, что присвоил себе его находку, а о том, что видел почти такую же у Ведуна. Впрочем, разве это могло изменить то, чему парки уже сплели свои тенета?
– Что же в нём примечательного? – только спросил я, с трудом скрывая нетерпение, когда Прозоровский замолчал.
– Неоткуда тут таким письменам взяться, – ответил он. – Впрочем, об этом после, покажу, где нашли его.
– Думается, Иван Павлович ворованное покупать не станет, – несколько разочарованный, вступился я, обладая в этом утверждении верной истиной.
Хорошего же он себе почтальона выбрал – из вора, с укором подумал я о князе. И всё это из-за того, что чванство и гордыня не позволили ему лично испросить содействия у такого же учёного. Надо же! Дом полон жирующих предателей, а он отказывает честному человеку, проделавшему ради него немалый путь.
– И я полагаю в нём чистоплюя, но на такую реликвию не он, так работники его в музее клюнут, уж попомните.
Мы беседовали с видимостью спокойствия, но с лица князя не спадала маска озабоченности, а с моего – лицемерия. Я твёрдо решил оставить покражу у себя, раз уж Прозоровский сам отослал её, а Игнатий, кажется, намеревался найти покупателя пощедрее Одесского музея.
– Не хотите ли вы создать у себя кружок просвещения и науки? – поинтересовался я. – Ваша работа заинтересует лучшие умы со всего света.
– Мечтал об этом когда-то, – князь помрачнел и замолчал на минуту. Я не торопил его, видя, что он делает над собой усилие, преодолевая нечто, мешавшее ему говорить. – Мечтал до тех пор, пока неумолимый рок не толкнул меня осушать Арачинские болота.
Его ладонь твёрдо ударила по столу. Трапезу быстро кончили. У всех было понурое расположение духа.
– К чему рассказывать. Едем, скоро сами увидите.
Швейцар вынес мне макинтош, такой же, в какой оделся и князь, что оказалось кстати под сыпавшем с неба нудным дождём. Наряд довершили кожаные кепи, и после уж нас было не отличить от настоящих англичан, чему наместник, закоренелый англоман, доведись ему часом зреть нас, оказался бы несказанно рад.
7. Дамба
Мягкие рессоры просторной кареты Прозоровского, обустроенной как настоящий рабочий кабинет, позволяли без труда предаваться чтению, а князь умудрялся ещё и карандашные заметки делать в каких-то бумагах.
Разглядывая за столиком гордость топографических изысканий князя – карту его обширных владений, на которой ближний затон болота отстоял от имения на семнадцать вёрст, я размышлял о происшествии, в которое так нелепо угодил. На многие вопросы стоило попробовать получить ответ у самого хозяина. Начал я издалека, рассудив, что жаловаться на неподобающее отношение к себе со стороны удалых его жильцов означало прежде всего навлечь на себя подозрения как на лазутчика, шныряющего ночами по дому и выслеживающему обитателей.
– Я не приметил никого из ваших коллег, кто бы грузился в другие экипажи. Они не едут сегодня, потому что вы устраиваете экскурс ради одного меня?
– Не сегодня – никогда. Я не позволяю им участвовать в раскопках, – неожиданно отрезал Прозоровский. – Орудую с мужиками, бывшими солдатами, да с казаками, они народ и простой и смелый, лишней дури в головах не держат. Впрочем, для благородных есть у меня одно исключение – Евграф Карлович, но он последние недели занят чрезвычайно важной реставрацией. Дело всех прочих – кости и другие находки. Инженеры заняты проектом нового осушения, выше первого. А если возьму в раскоп – ещё разбегутся, чего доброго. С кем же работать?
– Чего же могут испугаться эти люди на болотах? – спросил я, сам не зная, кого имею в мыслях: смелых солдат или его работников из разночинцев.
– Того, что золота там нет и в помине. Воры, – огорошил он меня, смеясь. – Не все, но половина – точно воры. Но не простецы, а с художественным вкусом, знают моду на антики! А особенно, конечно, на золото! – расхохотался он. – То в любой сезон в моде. Но я не собираюсь заявлять на них, о, нет, нет! Грабители курганов – чрезвычайно полезные персоны, если подходить к делу практически. Но приходится мириться с их дурными наклонностями.
– За завтраком вы откровенничали о человеке, обокравшем вас. То есть сообщили им…
– Прекрасно, и это чистая правда, – прервал он меня, – но о чём же сообщил им я? Пускай теперь поломают головы, есть ли ещё кто у меня под подозрением, или напротив, можно бы им успокоиться, поскольку единственная паршивая овца якобы доброго стада выявлена. Если нет кости, чтобы кинуть своре – вы улавливаете каламбур? – то хоть подразнить эту братию нахлебников я могу. Я не натравливаю их, но пусть-ка приглядываются, и друг на друга думают.
– Хм, – заметил я, изображая недоверие, – не больно-то радовался господин Дебрюкс, когда за одну ночь такие вот прохиндеи расхитили ценности Куль-Обы. Один из них вернул часть находок, но остальные растворились. Грек Дмитрий Бавро – он к вам, случаем, не нанимался? Не боитесь, пока вы в отлучке, они музей-то ваш свезут к морю?
В который уж раз мне пришлось примерить на себе колючий взгляд князя.
– По мне, – съязвил он, – так вы более опасны, чем они вместе взятые. Их низменные цели поэтичны, подлые порывы бесхитростны, а грязные души прозрачны на полвершка вглубь, чего достаточно, ибо большей глубины в них и нет. Ваша же осведомлённость даёт пищу сомнениям. Откуда вам про Куль-Обу известно, если и мне ещё не донесли? Впрочем, не отвечайте. Догадываюсь. А хоть бы и так. Каждый должен заниматься своим делом, смотритель соляных озёр – за солью приглядывать, а не в курганах ковыряться. Если это правда, то тем более складно, что я не подпускаю лишних людей к раскопкам. И паче того – к находкам.