ТалисМальчик - читать онлайн книгу. Автор: Диана Ибрагимова cтр.№ 51

И, главное, как профессионально тебя обработали! Как быстро ты – за несколько минут всего – сменил ориентацию: из белого и пушистого превратился в чёрного гладкошёрстного. Как быстро твоё полное «за» преобразовалось в абсолютное «против». Меньше суток, кажется, прошло, а ты вычеркнул все «Восемьдесят дней вокруг да около». Оставил в своей жизни только реальное, конкретное и пошлое.

Душа стремится в примитив (И. Северянин).

Однако жаль, что ты не хочешь развиваться, ведь у тебя хорошие данные, а в Бердянске ты свои задатки зарываешь в прибрежном песке.

Анекдот в тему:

Останавливаются на заправке Билл Клинтон с Хилари.

Работник заправки протирает стекло, Хилари говорит мужу:

− Вот этот мужчина ухаживал за мной, когда я училась в колледже. Я чуть было не вышла за него замуж.

− Хм! – усмехается Билл. – Ну, и кем бы ты сейчас была?

− Женой президента Соединённых Штатов Америки, − улыбается Хилари.

Интересно, твои родители не разочаровались в тебе? Думаю, разочаровались. Такой был парень – и на тебе! Завяз, погряз в мелких кошачьих страстишках. А ведь мог! Мог. Много чего мог.

Знаешь, чтобы из самца обыкновенного в мужчину превратиться, нужно женщину встретить. Свою. И не пропустить её ни в коем случае. Самки – они ведь самцов в мужчин не обращают; не подвластно им такое волшебство.

Мужчину делает женщина – это истина общеизвестная. Мужчина деградирует, если избрал женщину ниже себя по уровню развития, но если рядом женщина, не приемлющая деградации, то такая пара обречена развиваться и идти вперёд семимильными шагами. В первом случае мужчине живётся вольготно, он ощущает себя высшим существом, но стягивается своей женщиной, как балластом, вниз. Он никогда не познает вершин и полёта, и в конце жизни ему со старухой обеспечено разбитое корыто. Во втором случае живётся не так легко, приходится выдавливать из себя по капельке хама, пошляка, лодыря, эгоиста. Зато прогулки по облакам обеспечены. И никаких разбитых корыт.

− Даш, я сейчас опять на косу еду. Зоряны нет, так что мобильный я не беру. Можешь не звонить – сама потом наберу.

− Но на косу ведь далеко! Зачем себе голову морочить?

– Но там же открытое море! Оно чище, да и бананистов там меньше.

– Кого?!

– Катателей на бананах, плюшках, парашютах.

Сестра рассмеялась.

− А то они весь пляж заполонили, как раз наше любимое место. Купаться мешают, гоняют по воде туда-сюда.

− Ну, да. Теперь пляжи не для тех, кто купается-загорает, а для тех, кто аттракционами торгует и забавляется на них.

В конце косы, подальше от отдыхающих, рыбаки прямо с моторных лодок забрасывали сети: расправляли их, уплывали на максимум в море, насколько длина верёвок позволяла, потом описывали на лодке большую дугу и тянули к берегу; вытаскивали на песок сети и выбирали в ящики бычок. Пляжная детвора помогала выпутывать рыбок из тенет.

Аля сама, маленькой, перемещалась за рыбаками по пляжу, и особенно любила аккуратно выпутывать крошечных рыбок, которым взрослые великодушно даровали жизнь: ведь им ещё расти и расти, поэтому их можно было отпускать в воду. Вот и теперь она словно отпустила на волю одного бычка, случайно попавшего в её сети, ведь ему ещё расти и расти.

Аля залюбовалась очередным фрагментом пляжного пейзажа. На уродливом камне, торчащем у воды, восседает крупная тёмная птица. Долго сидит не шевелясь, будто бронзовая скульптура, что украшает каменную образину. Потом вдруг замечаешь, что скульптура поводит головой из стороны в сторону, любопытствуя всем вокруг – парашютом, скутером, сгущающимися на пляже отдыхающими. Наконец, птице надоедает сидеть – наблюдать, отдыхать, чем там она занималась, одной ей известно − и она улетает. Незаметно и бесшумно. Поворачиваешь голову, а птицы уже нет. У неё своя, почти невидная нам жизнь, и у неё, у пернатой, хватает чутья и такта не посвящать никого в свои дела. Вот бы люди так умели. Не навязываться, не липнуть, не льнуть без необходимости. Уметь бывать одинокими – ценное качество, которым обладают звери. Люди его почти утеряли. А зря. В своём стремлении к общению, мы разучились быть самодостаточными, зато привыкли наполнять свою жизнь недостойными людьми. Может быть, заблуждался тот, кто впервые заявил, что человек – это существо социальное. Стадное он существо. Иначе не было бы столько одиночек и асоциальных типов…

Алевтина осмотрелась, будто впервые увидела, где находится. Пляж пустынный, море чистое, небо лучистое Хорошо! Она узнала время. Надо уже собираться, а то через час с Верховой будет не уехать – маршрутки под завязку забьются бегущими от жары отдыхающими. Но море такое тёплое, и так хочется ещё разок окунуться! Алевтина посмотрела на купальник. Ну, плавки за двадцать минут высохнут, а вот лиф с большими поролоновыми чашечками – нет. А туника лёгкая, прозрачная, без белья в ней в город никак нельзя.

И Аля решилась. Не зря ей тут справа и слева демонстрировали не такую уж и совершенную грудь. Девушка огляделась: пляж здесь, в конце косы, почти безлюдный, даже с пирожками сюда не доходят. Она аккуратно сняла верх купальника, прикрывая рукой всё, что удалось прикрыть, разложила лиф поролоном вверх на солнышке – досыхать, взяла неизменную спутницу своих купаний – подушечку, и вошла в воду. И сразу поняла тех, кто не носит лиф. Свобода… Совершенно новый виток бытия. Лёгкость, невесомость, воление, обострение чувствительности, обтекаемость и – избавление. От всего лишнего, отягощающего, искусственного. И сразу захотелось ощутить рядом Алексея и поделиться всем с ним.

Решено. Отныне при малейшей возможности она будет купаться топлесс. Это так расковывает и расслабляет! В конце концов, всего каких-то две тысячи лет женщины вынуждены скрывать свою грудь под одеждой. Когда-то знатные египетские дамы носили грудь обнажённой, и только простолюдинки должны были прикрываться тканью. Демонстрировать красоту как дополнение ко всему остальному – привилегия аристократок.

Алевтина спокойно и грациозно облачилась в подсохший верх купальника, кажется, даже ничем не сверкнув.

Где-то снова безудержно счастливо визжат дети, а над пляжем – мыльные пузыри пугливыми радужными стаями… Теперь всё и правда будет хорошо. Да, она даже не могла себе позволить быть несчастной. Сесть устало-сутулой на скамейку или расплавиться под солнцем на подстилке; споткнуться где-нибудь перед туристическим трамвайчиком, упасть или в море утонуть. Она не могла дать себе волю. Нет, она, может, и дала бы, но он – никогда. Он – это внутренний кодекс, тот список «можно и нельзя», который сформировался в детстве, комфортно, как у себя дома, разместился внутри и никуда не собирается уходить. И от него никуда не деться. И поэтому она теперь не могла потерять самообладание, ведь он – это она. Нет, колесом кувыркнуться – пожалуйста, топлесс искупаться – запросто. Но показать хоть кому-нибудь, как ей плохо – этого нельзя.