Город Брежнев - читать онлайн книгу. Автор: Шамиль Идиатуллин cтр.№ 52

Внешний вид мне пофиг. Я никогда не смотрел, как одеты другие пацаны, в фирму или в телягу, главное, чтобы не как кресты, по позавчерашней моде, – клеши там, расписные рубашки и так далее. Над ними я ржал, как и все. А над инкубаторскими не ржал, потому что каждая школа и каждый комплекс определяли их по-своему: в одних инкубаторскими обзывали слишком аккуратных пацанов, в других – тех, кто носил пионерские галстуки, в третьих – очкариков, в четвертых – тех, кто не отпорол с рукава школьной куртки дерматиновый шеврон с книжкой и солнышком. Хотя октябрятскую звездочку или пионерский галстук все носят, а комсомольский значок – почти все, это ничего не значит. Шеврон – значит. Но не пойми что именно: то ли ты инкубаторский, который всего боится, то ли, наоборот, самый борзый, который пытается доказать, что не боится ничего, тем более подколок. Я, например, шеврон долго не отрывал. Это был как бы дополнительный тайный карманчик для шпаргалок или там лишних денег, если бы вдруг такие завелись. Потом пришлось спороть, конечно. Не из-за приколов. Я там пытался бритвенное лезвие прятать: вспомнил рассказ Дамира, как революционеры и зэчары всякие могли покесать батальон врагов одной бритвой. Ну и на случай, если придется срочно «пару» из дневника выскребывать, лезвие пригодится. А бритва распорола нижний шовчик шеврона и чуть рукав не прорезала. Я вынул лезвие и от греха подальше спорол шеврон. На его месте остался примятый силуэт щитка с подлохмаченным, как вельвет, пятном на сукне.

С очкариками вообще непонятно. Зрение сейчас, считай, у половины школьников испорчено, хотя многие очки не носят – Серый, который Максимов, например, вместо очков таскает с собой сиреневую половинку корпуса шариковой ручки. У нее в торце дырочка, чтобы чернильная паста дышала, видимо, – в этой дырочке обычно мутный мир становится для Максика сказочно четким, с раздельными предметами и разборчивыми буквами. Правда, в дырочку помещается лишь маленький кусочек мира, но его хватает, чтобы прочитать условие задачи на доске или разглядеть номер подходящего автобуса. Это если не поможет испытанный метод оттягивания века за уголок. А Дамир, допустим, очки носит – но назвать его очкариком куда труднее, чем амбалом или там конкретным пацаном.

Зато все понятно с тем, «кого знаешь?» и «что слушаешь?».

Правильный пацан должен знать основных из своего комплекса и до кучи из нескольких дружественных. Причем так знать, чтобы и они его знали, а то можно и по зубу за каждого необоснованно упомянутого отдать.

Второй вопрос вообще ритуальный, как из детства. В детстве при знакомстве спрашивали: «Ты что копишь?» – и ответов, если не выпендриваться, было три: марки, значки или спичечные этикетки. Если выпендриваться, то сколько угодно, от пластмассовых индейцев и клеящихся моделей самолетов до лимонадных этикеток и сигаретных пачек, цифры внутри которых, говорят, были лотерейкой, позволяющей выиграть металлические модельки машинок – если знать, конечно, место получения выигрыша. Никто не знал, правда.

Теперь спрашивали: «Что слушаешь?» – и тут уже без вариантов. Любой нормальный пацан знает, что эстрада говно, нормальная музыка – это рок, а правильная – хард-рок и хеви-метал. И совсем не потому, что родаки на литейке или в кузнечном работают.

А дальше как в игре в палки: сержант помнит наизусть полтора десятка названий групп, играющих тяжелую музыку, лейтенант умеет рисовать названия этих групп хищными буквами и без ошибок и бережно хранит стопочку мелких, с пол-ладошки, фоток с размалеванными «Киссами» или просто с конвертами от дисков «Аксепта» и «Эйси-Диси». Фоточки очень черно-белые и не очень четкие из-за бесконечного копирования, но годятся и для иллюстраций к рассказам о зыкинскости металла, и для того, чтобы умелые пацаны создавали по мотивам фоточек здоровенные плакаты – гуашью на ватманских листах. Капитан должен заслушать зыкинские записи хотя бы по разу, причем не «Пинк Флойд» с «Дип Паплом», которых все знают, и уж тем более не полуэстраду вроде «Ультравокса», а серьезный музон вроде Дио с «Юрай Хипом». Майору полагается иметь записи в личной собственности. Не пластинки, конечно, – они совсем для диких копильщиков и встречаются, говорят, только в Москве-Ленинграде да в портовых городах, стоят диких денег, к тому же легко царапаются и разбиваются. По-нормальному музон собирается на кассетах, прочных и удобных, хоть и тоже, зараза, дорогих, четыре с полтиной, а если японская, то вообще девять рублей, завтраки за два месяца, между прочим.

Серые с Дамиром как раз такую кассету, TDK, подогнали мне на день рождения. Правда, распакованную и с примечанием: «Там на одной стороне с телевизора сборка записана, сотрешь, если не понравится». А как мне может понравиться или не понравиться, если я прослушать не могу: мафона-то нету. И не было никогда. Проигрыватель был, полгода всего – батек напрокат брал. И когда обратно отдал, я не слишком расстроился: все равно у нас пластинок ровно три штуки: сказка «По следам бременских музыкантов», диск-гигант ансамбля «Пламя» и исцарапанный сборник Робертино Лоретти в тонком бумажном конверте без картинок. Я даже не представлял, откуда они, – подарил, видимо, кто. Я их завертел до дыр и выучил наизусть, как Гениальный Сыщик верещит на сорока пяти оборотах, а «Джамайка» басит на тридцати трех. Еще несколько пластинок мы брали у соседей, в основном тоже фигню. Была только пара непозорных: «Машина времени» на голубых пластиковых листочках из журнала «Кругозор» – но я ее как-то не любил – и диск-гигант Высоцкого. Вот его я любил. И в лагере всегда просил Петровича поставить Высоцкого. А он, удод, Ротару с Леонтьевым ставил. Пока Серый не вмешался, спасибо ему, засранцу.

В двадцать второй школе у нас все торчали примерно на рядовом-сержантском уровне, а новая оказалась продвинутой, все при записях и при фоточках. А мне и пофиг. Я сперва вообще не сильно горел в новый класс вписываться, думал, мало ли где учусь, все равно дружбанами на века останутся пацаны из семнадцатого комплекса. Тем более что в новом дворе пацанов было чуть – дом здоровенный, но даже для игры в палки личного состава хватало через раз.

Дамир с Серым и впрямь зашлись от восторга, когда я в первый раз в семнадцатый прискакал. Мы сходили искупаться на карьер, это от нашего дома пехом вниз-вниз-вниз сквозь два комплекса, здоровенный пустырь и посадку в сторону Боровецкого леса. Туда вела заброшенная дорога, по которой раньше гоняли самосвалы, забиравшие из карьера песок для строек, а последнюю пару лет – только мопеды с пешеходами. Там глубоко, сразу с ручками у самого берега, а в середке вообще метров пять, – и вода сравнительно чистая и теплая, куда теплее, чем в речушке Шильне, которая текла неподалеку. В Каме-то теперь вообще не искупаешься, даже не войдешь, там, как построили ГЭС и вода поднялась, вдоль берега гниют утопленные деревья да кустарники, а вместо воды грязная жижа под ряской.

Мы с пацанами классно побалдели, потом пацаны на день рождения ко мне пришли, ништяк отметили, побесились как следует и вспоминали про это с удовольствием. Раз повспоминали, другой. На третий я усек наконец, что у пацанов уже свои дела, в которые меня, кента из чужого комплекса, посвящать не слишком интересно. Ну и не пошел я к ним больше. А они даже не позвонили.