Город Брежнев - читать онлайн книгу. Автор: Шамиль Идиатуллин cтр.№ 110

И правда побежал быстро, как мог. Не думая ни о чем, кроме того, что это не может быть он. Только бы не он.

Это был он.

– Сказали – перелом основания черепа. Типа сам неожиданно вскочил, потом упал – и затылком в угол стола, вот этим местом. Сам упал.

– Сам упал, – повторил я. – Сказали окно закрыть, он потянулся, ему по почкам дали. Вот он сам и упал.

– Откуда знаешь? – спросил пацан подозрительно и поглядел на Саню, который нас познакомил.

Я пожал плечом – какая разница-то. Саня вроде кивнул. Пацану этого хватило. Он сказал:

– Говорят, этих отстранили, кто допрашивал. Теперь посадят сволочей.

– Да кто им что сделает? – спросил Саня, тоскливо глядя в низкое небо, которое из серого уже становилось синим.

– Отстранили же, говорят, – сказал пацан настойчиво.

– Ну говорят. Поговорят и перестанут. Первый раз, что ли? Ментов не сажают, тем более за пацана какого-то конторского.

– Он не конторский был, – сказал пацан устало. – Он для толпы пришел, поэтому и убегать не стал, думал, что разберутся. Вот его в «бобик» и забрали, одного из трех или четырех. Тех-то потом сразу отпустили, как с Серым…

Он замолчал.

И я только сейчас вдруг понял, что и меня месяц назад могли пришибить до смерти. Мой ведь случай совсем: пришел для толпы, убегать не стал. По техническим причинам, конечно, – но, наверное, я и впрямь не дернул бы от ментов со всеми, потому что считал, что ни в чем не виноват, а милиция невиновных не трогает. Я так считал, честно.

Значит, мне повезло – спасибо Витальтоличу. Бреду сейчас, горюю, гоню от себя мысли, что это я во всем виноват, что это я на Серого проклятье перевел, когда просил, чтобы оно какого угодно другого Серого коснулось, думаю, что лучше бы сдохнуть, но ведь думаю, ведь бреду. А мог бы в гробу лежать, подгнил бы уже, наверное, и черви лицо съели бы – Генка в лагере рассказывал, что они с лица начинают.

Просто – не пришел бы домой в тот вечер. Мамка с батьком бегали бы, одноклассникам звонили, в больницы, а я был бы уже дохлый. Лежал бы на полу в кабинете, а капитан Хамадишин с лейтенантом Ильиным оформили бы документы о том, что я сам упал, ну или там у меня сердечный приступ, а они ни в чем не виноваты и вообще не при делах, – и пошли бы ловить следующего пацана. Серого как раз, получается. И поймали. И еще поймают.

А мое мудацкое проклятье ни при чем – какая разница, о чем я прошу, если небеса не слышат и капитан Хамадишин с лейтенантом Ильиным не слышат. Они просто делают свою работу – скучно и умело. Работа заключается в том, чтобы бить и убивать пацанов – ну и взрослых, наверное, я про такое тоже слышал.

Оркестр впереди, видимо, передохнул и снова затянул выматывающий траурный марш, который будто облеплял мозг медной сеткой труб и тянул-тянул, а потом звонко бил тарелками. Колонна пошла чуть быстрее. Мы уже вышли на проспект Мира.

Колонна двигалась по широкому, в две бетонные плиты, тротуару, по которому я из старой квартиры сто раз бегал в «Спорттовары» и в аптеку за гематогеном и сорбитом, им мы иногда заменяли леденцы. Раньше справа и слева от тротуара была неровная глинистая земля с неровной травкой, а теперь то и дело изможденным почетным караулом стояли лысые деревца. Пару раз тротуар перечеркнули строительные раскопки с курганами плит и толстых бетонных труб по бокам. Тогда колонна выползала на проезжую часть, а после второго раза, ближе к перекрестку с проспектом 50 лет СССР, обратно на тротуар и не вернулась – так и брела по дороге.

Никто не сигналил – да и машин немного было. Воскресенье же.

Воскресенье же. В воскресенье воскресать надо. Но Серый не воскреснет.

И не потому, что тринадцатое число.

Мне показалось, что в первых рядах, неловко обносивших гробом застывший наискосок бульдозер, мелькнула фигура батька. Я почти обрадовался и почти испугался. Стал вглядываться, пробился чуть вперед, но больше его не видел.

Батек говорил, что не сможет пойти на похороны, потому что на заводе аврал, тем более без Марданова. К тому же, сказал он вполголоса мамке, но не таясь от меня, в парткоме не советовали, сказали, что сами разберутся и строго накажут, а нагнетать обстановку и привлекать внимание к печальному инциденту – это играть на руку врагам.

«Каким врагам?» – хотел спросить я, передумал, но все равно спросил:

– Американцам? Это они Серого убили, да? Они в ментовке работают? И если привлечь к ним внимание, это будет им на руку и они еще кого-то убьют?

Батек замолчал и уставился в стол. Мамка посмотрела на меня укоризненно, я ответил каким-то взглядом, не знаю уж каким, но диким, наверное. Она сморщилась и заплакала, не вытирая слез.

Батек бегло погладил ее по плечу и сказал, не поднимая глаз:

– Буду, не буду – Марданову все равно. Чтобы материальную помощь по максимуму выписали – этого добьюсь.

Я чуть было не спросил, а сколько это, по максимуму, – пятьсот рублей, тысяча? Интересно же, сколько стоит жизнь советского школьника. Серого, ну и моя, получается. Если даже тысяч пять – не очень дорого, в принципе, примерно как жигуленок и намного дешевле «Волги». Батек как-то, выпивши, сказал, что первые «КамАЗы», которые на Красную площадь к съезду партии выставляли, потом продали предприятиям по сто тысяч рублей за штуку. Сейчас-то они намного дешевле стоят, но их и делают намного больше. Убивай – не хочу. Хоть всех школьников города Брежнева. КамАЗ заплатит.

Спрашивать и вообще говорить об этом я не стал. Родителям это как сапогом по морде, а они-то не виноваты. Тем более если батек еще и сюда пришел.

Больше я вперед не совался. Гроб я уже нес, чуть-чуть, в самом начале, когда вышли из дворов на тротуар. Он оказался очень тяжелым, хотя Серый весил килограмм сорок пять максимум, я его, когда боролись в море, не через бедро даже, а через голову легко бросал.

Больше не буду.

Я вспомнил и заревел. Меня сразу оттер незнакомый мужик, бормотавший: «Давай-давай, сынок, отдохни», хотя я не устал ни фига. Мне стало стыдно, я сделал несколько шагов в сторону, чтобы никому не мешать, выждал и пристроился в хвост колонны. Она уже тогда была здоровенной, метров на двадцать, и потихонечку росла – встречные останавливались, смотрели, некоторые разворачивались и по грязи обгоняли колонну, чтобы рассмотреть портрет Серого, другие просто спрашивали и пристраивались к нам. Ко мне тоже пристраивались, но я ничего сказать не мог, кроме «Серого менты убили».

Что еще я мог сказать?

Серый на портрете был мутноватый, строгий и прилизанный, – видимо, фотку с комсомольского билета увеличили. На лагерной фотке он ржал. Я не был уверен, какой вариант был лучше сейчас. Я был уверен, что лучше бы сейчас не было.

Маячившие передо мной спины в зеленых болоньевых куртках, одинаковых, только одна постарее, застыли, так что я чуть не ткнулся в них башкой и всем телом. Оказалось, все встали. Потому что пришли.