Соломея и Кудеяр - читать онлайн книгу. Автор: Александр Прозоров cтр.№ 8

– Мыслилось постельничей, не менее полусотни гостий сюда вселится. Однако же ныне лишь вас трое добралось. Посему располагайтесь, красавицы, но о возможных соседках будущих не забывайте. Княжнам с девами худородными жить невместно, посему одна горница княжеская, другая боярская, ан крайняя для детей боярских. Сиречь, для дочерей их. Мужам любым, отцам, братьям, холопам тут пребывать воспрещено. Здесь палаты княгини, женская половина. Днем, коли нужда возникнет, пустят. А на ночь в большой дворец отправляйтесь, в людскую тамошнюю. Время позднее, так что прощайтесь, и я путь туда укажу.

– Поутру явишься, поручение будет! – тут же упредила Тришку тетка Евдокия.

Кудеяр, разведя руками, улыбнулся Соломее, кивнул на прощание и скрылся за дверьми.

* * *

В тиши московского Кремля, под защитой толстых бревенчатых стен, девочка наконец-то всласть выспалась – провалявшись на войлочной подстилке аж до полудня. А когда проснулась – ее ждали копченая курица и большой кувшин хмельного меда.

– Ты лежи, спи, да поболее, – заботливо присоветовала тетка, наполняя резной ковш пенным пахучим напитком. – Ешь, пей, меньше двигайся. Тогда и щеки зарумянятся, и ликом шире да круглее станешь. Кудеяр, коли получится, вина заморского купит, от него девки еще краше лоснятся… От вина, сиречь, а не от баламута.

Однако залеживаться великокняжеским невестам не дали – во второй половине дня призвали в баню. И, само собой, в ней оказалось несколько пожилых женщин, внимательно осмотревших гостий. Вот токмо, в отличие от Твери, вслух повитухи ничего не сказали, молчком отпустили.

Соломония сперва побеспокоилась – но потом решила, что кабы негодной сочли, то погнали бы сразу, долго не выжидая. Раз оставили – все хорошо, бояться нечего.

На второй день, несмотря на увещевания тетки, она поднялась вскоре после рассвета и, сопровождаемая Евдокией, холопом и девкой, отправилась смотреть Москву. Как же можно – побывать в столице и не погулять?

Огромный город сразу обрушился на корельскую гостью шумом и многолюдством. Если в белокаменной твердыне было тихо и пустынно, мостовые пахли ладаном, а тут и там устремлялись к небу выбеленные храмы с золотыми куполами – то сразу за подъемным мостом через ров, отделяющий Кремль от Китай-города, в небеса тянулись качели и гигантские шаги, хохотали кружащиеся на каруселях девицы, пели скоморохи, рычали медведи, гуляющие на задних лапах, да еще в шароварах, кричали зазывалы, пытаясь утянуть прохожих в свои лавки. Коробейники норовили всучить кто пирожки, кто платки, кто свистульки; персы в ватных халатах звали покататься на слоне, а бессермены – на верблюде. На одном и том же прилавке смуглые старцы пытались продать и книги, и ковры, и благовония, напротив юную боярышню заманивали торговцы кошмой и складными креслами, под локоток пытались ухватить чеканщики и ювелиры, чуть не под ноги бросались люди, называющие себя портными и обещающие сшить лучшие в мире шубы и сарафаны…

Уже через полчаса привыкшей к тихим деревням и малым крепостям Соломее стало просто страшно. Ей быстро перехотелось искать продавцов тканей, бисера и катурлина – ярких толстых нитей для вышивания. Шарахнувшись от очередного мальчишки, что кинулся чуть не под ноги с туфлями из серой с тиснением замши, – боярышня развернулась, поспешила обратно через ров и с облегчением вздохнула, только оказавшись под стенами гигантской бревенчатой колокольни при храме Иоанна Лествичника. Перекрестилась, охнула:

– Евдокия, мы же уж две недели как в церкви не были! К обедне надо бы сходить да причаститься.

– Лежать тебе надобно да вино с салом кушать, – ворчливо ответила воспитательница. – Вона, кожа да кости одни! Кто на таковую позарится? А ты заместо как бока наживать, то на базар, то в церковь убечь норовишь!

– Надо, Евдокия, – упрямо покачала головой девочка. – Не то грех…

Соломея тут же свернула к ближайшему храму, выбрав не большие и торжественные, красующиеся на площади перед дворцом, а скромную церковь в проулке в углу за дворцом, вошла в прохладный дымный полумрак, у входа купила три свечи, зажгла огонь Параскеве за себя, Георгию за отца да у распятия, за милость Всевышнего. Затем направилась к священнику и сказала, что хотела бы покаяться в грехах.

Благообразный старец в вышитой золотой нитью рясе удивленно вскинул брови – однако же исповедь принял и даже епитимьи не наложил, сказав, что пропускать службы во время спешного пути простительно. Однако впредь советовал заутрени не прогуливать.

Соломония так и поступила: каждое утро теперь она отправлялась к службе, остальное же время проводила в светелке. Перебрала собранное в сундуке приданое, после чего села у окна вышивать праздничный сарафан, благо слюда пропускала достаточно света – ровно на крыльце сидишь, а не в доме. Нахрапистый Тришка, коего московский шум ничуть не смущал, все же нашел нужные лотки и купил бисера: яркого – малинового, золотого, синего, зеленого, пурпурного, голубого, огненного. Да еще и недорого – за блеклый, привозимый коробейниками в Сабуровскую усадьбу или предлагаемый свейскими купцами в Кореле, просили вдвое дороже. Посему девочка еще и кокошник свой смогла заметно улучшить, и понизь, волоса укрывающую, сделать новую, красивую.

В таком покое, молитвах и трудолюбии прошла неделя – после чего в верхнем жилье женской половины дворца в один из вечеров внезапно стало шумно и тесно. В горнице, что Соломея уже привыкла считать своей, появились сразу четыре молодые румяные девы, да еще со служанками, а две – и с престарелыми тетками, бдящими честь и воспитание юных боярышень.

– Прощенья просим, краса корельская! – перекрыл общую болтовню веселый голос боярского сына. – Однако же в Новагороде еще девицы юные нашлись. Вот, принимай соседок.

– Умчался, даже не попрощался… – вырвалось у Соломеи.

– Это потому, что в сердце с собою увез, – подойдя ближе, улыбнулся Кудеяр. – Мысленно завсегда рядом видел, вроде как и не было потому разлуки. Вот, посмотри… – Он достал из поясной сумки черненый серебряный браслет, по которому вились во множестве синие эмалевые капельки. Словно дождь летний на него пролился, да и застыл, сохранив в себе небесную синеву. – Вот увидел безделушку сию, ан к глазам твоим она так подходит, что не утерпел, взял для подарка. Прими, сделай милость!

Девочку бросило в жар. Ей не просто впервые в жизни дарили настоящее дорогое украшение. Это делал юноша, пробудивший у Соломеи симпатию и подарком ясно дающий понять, что и она сама вызывает у него ответные чувства. Это было объяснение в любви, отлитое в серебре и покрытое эмалью. И потому для корельской красавицы исчезли посторонние голоса, исчезли теснота и запахи утомившихся в пути великокняжеских невест. У Соломеи застучало испуганно сердце – словно у трепетной дичи в руках охотника, – налились краской лицо и уши. Она потупила взор и произнесла одно только короткое, но заветное слово:

– Да…

Боярский сын вложил браслет избраннице в руку, и от прикосновения пробежали колко мурашки вверх по руке, вырвались на плечо, растекаясь по спине, по груди, тут же напрягшейся, по шее вверх, на лицо – и жар спал. Соломею словно наоборот – в зимний холод бросило. Она надела браслет на левое запястье, вскинула глаза на счастливо улыбающегося молодца, прошептала: