Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Михайлович Сергеев cтр.№ 38

Именно системой гарантированных прав и отличалась тогда практически вся Европа от России, притом что во многих европейских странах в XVII–XVIII вв. вроде бы установился режим абсолютной монархии и прекратилась работа сословно-представительных учреждений (за исключением Англии, Голландии, Швеции, Польши, Венгрии – список не так уж мал). Но тем не менее в Западной Европе «королевская власть была абсолютной во внешнеполитических, военных и религиозных делах, то есть в рамках королевской прерогативы. За этими границами находились ненарушимые (за исключением тех случаев, которые правитель считал чрезвычайными и которые в большинстве государств оспаривались) права подданных. Право на жизнь, свободу и собственность охранялось законом. Предполагалось, что подданных нельзя лишить их свободы и собственности без должного судебного процесса, а если закон менялся, то подразумевалось, что это происходит с согласия тех, чьи права затрагивались» (Н. Хеншелл).

Отсутствие указанной границы – между прерогативами монарха и ненарушимыми правами подданных, в силу полного отсутствия этих самых прав – и есть главная особенность самодержавной России, по крайней мере до Жалованной грамоты дворянству Екатерины II 1785 г. Не то чтобы в монархиях Западной Европы не было нарушения прав подданных – было, и сколько угодно! – но сам концепт этот существовал и играл большую роль не только в общественном сознании, но и в законодательстве и в социальных практиках. Это связано не с тем, что европейские короли были либералами – отнюдь нет! – а с тем, что им приходилось считаться с сильными сословиями, провинциями, городами, обладавшими развитым многовековым самоуправлением. В России, после московской централизации, этого ничего не осталось.

По пути, предложенному Крижаничем, самодержавие не пошло, хотя и утверждается иногда, что он-де загодя расписал чуть ли не все петровские реформы. Если и сверялся «большевик на троне» с рекомендациями мудрого хорвата, то слона в них явно не приметил. Говорят, копии «Политики» имелись в библиотеках царя Федора Алексеевича и «канцлера» царевны Софьи князя В. В. Голицына. Кстати, в последние годы все эти три имени все чаще противопоставляются Петру в качестве альтернативы. Но слишком короткий период их совокупного пребывания у власти (реально, в общей сложности, всего десятилетие, ибо Федор начал править самостоятельно с 1679 г.) и неустойчивость положения Софьи в качестве регентши (регентство вообще не приобрело в России статус вполне легитимного института), что заставляло ее тратить на борьбу за власть не меньше времени и сил, чем на государственные дела, делают эту потенциальную альтернативу слишком расплывчатой. Некоторые современники позднее оценивали правление царевны Софьи Алексеевны очень высоко: оно «началось со всякою прилежностию и правосудием всем и ко удовольству народному, так что никогда такого мудраго правления в Российском государстве не было. И все государство пришло во время ея правления, чрез семь лет, в цвет великаго богатства. Также умножилась коммерция и всякия ремесла; и науки почали быть возставлять латинскаго и греческаго языку…» (Б. И. Куракин). Но все же каких-то принципиальных сдвигов в жизни страны, подобных, например, реформам Избранной рады, мы в этот период не видим. Да, по сведениям француза де Невилля, Голицын имел в голове обширный план преобразований, вплоть до отмены крепостного права, но осуществил бы он сей план, бог весть…

С большой долей вероятности можно сказать только следующее. 1) Судя по характерам регентши и «канцлера», вестернизация при них шла бы более эволюционно, чем при Петре. 2) Они почти стопроцентно не ввязались бы в изнурительную войну со Швецией (подобные предложения к ним поступали, но они вежливо от них уклонялись), а продолжали бы додавливать Крым, что отвечало насущным российским интересам. По аргументированному мнению А. П. Богданова, крымские походы Голицына – особенно второй – вовсе не были провальными, их результатом стало значительное продвижение русской антитатарской оборонительной линии, практически «запиравшей» татар за Перекопом. (И это направление внешней политики, кстати, вполне совпадает с рекомендациями Крижанича, призывавшего московских царей «держать мир со всеми с верными, восточными и западными народами, а воевать – с одними татарами», ибо «крымцы… всегда требуют от нас откупа или дани, и все-таки никогда не перестают причинять нам бедствия», и даже предлагавшего после завоевания «Перекопской области» перенести туда столицу России.) Ну а Вечный мир 1686 г. с Польшей, окончательно закрепивший за Московским царством его западно-русские приобретения (даже Киев, признавать который российским поляки никак не хотели), – показатель высокой политической компетентности князя Василия Васильевича.

В любом случае расплывчатый курс Софьи – Голицына, на наш взгляд, предпочтительнее петровской «костоломной» (Д. М. Володихин) определенности. Проблема, однако, в том, что выбор между эволюционным и революционным путем развития в России, в сущности, зависел от особенностей монаршего темперамента, ибо институтов, способных в случае чего корректировать последние не существовало – говоря современным языком, напрочь отсутствовал механизм «защиты от дурака». Петр действительно просто продолжал дело своих предшественников, но в силу своего неуравновешенного нрава (впрочем, все же не настолько патологического, как у грозного «прапрадедушки», которого он, кстати, по его словам, «всегда принимал… за образец») делал это в настолько экстремальной форме, что изменения становились революционными.

Дворянство уже при Алексее Михайловиче начало складываться в замкнутое, привилегированное сословие – при его младшем сыне оно стало называться польским именем шляхетство и отгородилось от прочих слоев не только социальными, но и культурными барьерами – европейской одеждой, языком, бытом. Кстати, не стоит преувеличивать уровень петровской меритократии, якобы закрепленной Табелью о рангах, – не из дворян происходило менее 15 % офицерства, из них только 0,9 % смогли дослужиться до капитана и никто – до штаб-офицерских чинов. Более того, сохранились и боярские преимущества, хотя местничество было отменено еще в 1682 г. Из 12 генералов, имевших чины первых трех классов табели, десять принадлежали к родовой знати, а «представители тех фамилий, которым в допетровское время не удалось добиться думных чинов, как правило, не поднимались выше ранга бригадира или генерал-майора» (С. В. Черников). Впрочем, приобретя статус первого сословия, дворянство так и не получило никаких правовых гарантий, охранявших личную независимость и собственность его представителей. Дворяне были обязаны служить всю жизнь, поместье, хоть и уравнялось с вотчиной, не могло делиться, передаваясь только одному наследнику; прочие же сыновья не могли даже купить себе землю, пока не выслуживали определенное количество лет.

Федор Алексеевич ввел при дворе дресс-код по польскому образцу. Его младший единокровный брат заставил переодеться в европейское платье и сбрить бороды все дворянство и армию; купцы и крестьяне вынуждены были от этого нововведения откупаться. Петр регламентировал дискриминацию старообрядцев, за свой легальный статус обязанных платить двойной налог и носить особые красно-желтые нашивки – «козыри» на одежде (ничего не напоминает?).

Податное бремя и раньше было неподъемно – Петр обложил налогами все, что только можно, вплоть до бород, бань и дубовых гробов, введя к концу царствования подушную подать, собираемую не с имущества, а с лица – «души мужеска пола» (от подушного оклада были освобождены только дворянство и духовенство). Налоги на душу населения в его правление увеличились в среднем в три раза. Народ от такого «людодерства» стал массово разбегаться, перепись 1710 г. зафиксировала уменьшение количества дворов почти на 20 % по сравнению с переписью 1678 г. Общая сумма недоимок с 1720 по начало 1726 г. составила 3,5 млн руб. при ежегодном подушном окладе в 4 млн. Чтобы препятствовать передвижению крестьян, для них был резко ужесточен паспортный режим: они теперь имели право отлучиться на заработки на расстояние 30 верст лишь с письменным разрешением своего помещика, а свыше 30 верст – с паспортом от земского комиссара (местный выборный чиновник из дворян).