Русская нация, или Рассказ об истории ее отсутствия - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Михайлович Сергеев cтр.№ 121

О том, почему партократия порождает автократию, просто и ясно написал в своем дневнике в июле 1957 г. историк С. С. Дмитриев, с профессиональным интересом наблюдавший за утверждением хрущевского «фактического единодержавия» на смену сталинскому: «Конечно, полностью история не повторяется. Внешность единодержавия может быть различная. Приемы единодержцев также, равно их вкусы и претензии. …Существовавший и существующий общественно-политический порядок и экономический строй СССР не могут быть без диктатуры партии, а партия покоится на диктатуре ЦК, а в последнем первый секретарь устанавливает непререкаемо, каково сегодняшнее содержание и формы диктатуры, что сегодня является истиной и что надлежит признавать ложью. Положение первого секретаря есть положение папы римского в католической церкви. Пока он жив и на посту первого секретаря, он непогрешим. Только его посмертный (в отношении физическом или политическом смысле касательно его) преемник на этом посту вправе установить его ошибки, размеры и характер его посмертного культа».

Низложение Хрущева в 1964 г. нимало не опровергает вышеприведенную сентенцию – три российских самодержца тоже потеряли власть (и даже жизнь) в результате дворцовых переворотов, коим, по сути, и был Октябрьский пленум ЦК КПСС. А затем достаточно быстро триумвират Брежнев – Подгорный – Косыгин был вытеснен уже брежневским единовластием, принявшим, правда, с середины 1970-х символически-карикатурный характер – но показательно, что сей позорный фарс, возмущавший всю страну, не встретил никакого отпора внутри партии.

Любопытны в этой связи записи в дневнике за декабрь 1978 г. замзава Международного отдела ЦК КПСС А. С. Черняева, читавшего тогда книгу М. К. Касвинова «Двадцать три ступени вниз» о царствовании Николая II и невольно сравнивавшего «век нынешний и век минувший». С одной стороны: «…в дрожь бросает: ничего в России не меняется, в какой-то самой стержневой линии ее государственного существования. Мелкие, бытовые обиходные аналогии и подробности просто ошеломляют и угнетают». С другой: «…иногда просто хохотать хочется о том, как задолго до отречения [Николая II] сановники и думцы позволяли себе разговаривать с самодержцем. Например, когда не советовали ему принимать на себя верховное командование армией летом 1915 года. Никто и ни под каким видом ни по тону, ни по существу сейчас бы себе этого не позволил, скажем, по случаю присвоения нашему „самодержцу“ маршала или награждения его орденом „Победы“». А комментируя принятие решения о вводе советских войск в Афганистан в декабре 1979 г., Черняев с горечью констатирует: «Вот так делается политика от имени партии и народа. И никто ведь не возразил – ни члены политбюро, ни секретари ЦК, ни, конечно, республики, ни даже аппарат. Думаю, что в истории России, даже при Сталине, не было еще такого периода, когда столь важные акции предпринимались без намека на малейшее согласование с кем-нибудь, совета, обсуждения, взвешивания – пусть в очень узком кругу. Все – пешки, бессловесно и безропотно наперед готовые признать „правоту и необходимость“ любого решения, исходящего от одного лица – до чего, может быть, это лицо и не само додумалось…»

Разумеется, единовластие партийных вождей после 1953 г. – лишь бледная тень настоящего, поистине грозненского стиля самодержавия Сталина (недаром фигура Ивана Васильевича в это время пережила впечатляющую официозную реабилитацию), длившегося со второй половины 1930-х до самой кончины Иосифа Грозного. Оно стоило СССР не только кровавой репрессивной мясорубки, но и страшных поражений лета – осени 41-го, ибо никем не оспариваемые политические и военные расчеты «кремлевского горца» полностью провалились. Боязнь повторения ужаса 1937 года, когда в жернова террора попала и часть номенклатуры, заставила коммунистических царей и бояр смягчить методы борьбы с неугодными и конкурентами – отправка на пенсию заменила расстрел.

Понятно, что при отсутствии автономных от государства общественных структур все управление страной сосредоточилось в руках коммунистической бюрократии. По данным ЦСУ СССР, в середине 80-х она насчитывала от 2 до 2,4 млн человек (на самом деле гораздо больше, ибо здесь не учтены работники партаппарата и работники советских учреждений). В целом качество ее было чрезвычайно прискорбным, ибо ведущий принцип подбора туда основывался не на деловых качествах или высоком уровне образования, а на верности либо коммунистической идеологии, либо какому-либо из кремлевских «кланов». Уже в 1919 г. инструктор ВЧК по Тамбовской губернии жаловался Дзержинскому, что местные коммунисты главным образом занимаются властным произволом и личным обогащением: «…пьянствуют до невозможности, отбирают у граждан, что попадет в руки… На каждом почти селе есть клуб коммунистов, в которых с пышностью помещика николаевских времен устраивают свадьбы, там же происходит картежная игра…» «Низкий уровень носителей власти» – одна из ключевых тем дневников В. И. Вернадского конца 1930-х – начала 40-х гг.: «В партии собираются подонки и воры и Тит Титычи» (ноябрь 1938 г.); «…варварство на всяком шагу. Причина ясная – слишком большое количество щедринских типов сейчас входит в партию и получают власть… Их число в смысле влияния не уменьшается, а растет. Гоголь – Островский – Салтыков схватили живучую черту. Значение этих людей даже увеличилось по сравнению с царским временем. Уровень – умственный и нравственный – партийных – поскольку я сталкиваюсь – ниже среднего» (сентябрь 1939 г.). А ведь это время, когда комчиновники находились под дамокловым мечом сталинского самодержавия, позднее, особенно с середины 1970-х, ситуация только ухудшилась: «…вся верхушка в глазах народа предстает как стяжатели – материальные и духовные расхитители страны…» (из дневника А. С. Черняева 1980 г.). Конечно же среди партийного начальства было немало дельных управленцев или хозяйственников, искренне заботящихся о народных нуждах, но не они определяли его лицо.

Партноменклатура фактически не была подотчетна гражданскому законодательству, отчитываясь только перед высшим партийным руководством. И тенденция эта определилась уже в начале 1920-х. «В январе 1923 года появилось следующее дополнение к циркуляру от 4 января 1922 года о порядке привлечения коммунистов к судебной ответственности: „Опыт последнего времени показал, что не раз при привлечении ответственных работников-коммунистов хозяйственников к судебной ответственности на суде выяснялось, что сложность хозяйственной обстановки создает в случае неумелого подхода хозяйственников к делу факты разрушения хозяйства без наличия со стороны хозяйственников злого умысла“. В результате этого суды не могли выносить иных приговоров кроме как порицаний, постановки на вид и даже оправдания… 16 марта того же года Секретариат вынес постановление о порядке привлечения к судебной ответственности секретарей губкомов и обкомов. Здесь партийный генералитет вообще выводился в особую статью. Во всех случаях возбуждения уголовного преследования против ответственных секретарей губкомов и обкомов, до судебного следствия органы должны были сообщить все материалы по делу губернскому прокурору, который, не производя никаких следственных действий, был обязан, прежде чем дать законный ход делу, направить материалы и свое заключение прокурору Республики на распоряжение и согласование с ЦК РКП(б)» (С. А. Павлюченков).

Разумеется, все более-менее крупные бюрократы воспроизводили авторитарный стиль управления верховной власти. «…Культ личности – это вовсе не только культ Сталина, личности Сталина. Ведь каждый райком, обком, крайком, партком имели своих „вождей“ и героев и насаждали тот же культ личности в соответствующих масштабах», – записал в дневнике 1956 г. С. С. Дмитриев. Единственным коррективом полновластия местных царьков еще с 1920-х гг. стала памятная нам как по Московскому царству, так и по Российской империи постоянная переброска партийных кадров с места на место, из ведомства в ведомство. «Манипуляция кадрами стала основополагающим способом партийного строительства и главным приемом в реализации принципа партийного централизма на всех уровнях возводимой пирамиды власти» (С. А. Павлюченков).