Гордая птичка Воробышек - читать онлайн книгу. Автор: Янина Логвин cтр.№ 38

Есть! Ряд ровненьких циферок на обороте, едва заметный автограф неизвестного графитом, номер мобильного без ссылки на имя или фамилию, но я без раздумий и вариантов решаю рискнуть.

— Алло? Слушаю! — я только успеваю набрать номер, как почти сразу же слышу в трубке знакомый голос темноволосого интерна, только вчера читавшего мне через дверь стихи. — Контора Шерлока у телефона!

— Андрей? — задаю я вопрос, впрочем, уже почти не сомневаясь в личности абонента. — Шибуев?

— Он самый, — удивляется парень. — Кого имею удовольствие слышать?

— Это Женя. Женя Воробышек, — представляюсь я, — знакомая Ильи Люкова. Помнишь?

Пауза в разговоре длится секунды три, за которые я успеваю задаться двумя вопросами:- как много знакомых девушек у моего гостеприимного хозяина? И как часто они звонят его симпатичному другу?

— Сероглазая, ты, что ли? — наконец отзывается парень и радостно признается: — Не ожидал, удивила. Как твое здоровье? По голосу слышу: куда лучше вчерашнего.

— Спасибо, Андрей, все хорошо. Только я бы предпочла, чтобы ты называл меня по имени, — замечаю я. — Мне так привычнее.

— Женя? Мм… А что, вкусно звучит! — соглашается парень. — Хотя Женечка вкуснее. Ты ведь не против, — смеется, — а, Женечка?

— Не против, Андрюшечка, — хмурю я лоб. Во всяком случае, я готова потерпеть какое-то время. — Если ты этим скудным меню и ограничишься.

— Ясно, — открыто смеется Шибуев в трубку. — Ладно, Жень, я понял, — игриво откашливается и добавляет уже куда серьезнее: — Признавайся давай, по какому вопросу звонишь? Никак от Люкова сбежать надумала, а он не пускает? Инстинкт собственника взыграл? Так ты скажи ему, что доктор Шибуев это быстро вылечит, внутривенной инъекцией клофелина.

— Вообще-то, наоборот, — сознаюсь я. — Очень даже прогоняет, можно сказать, взашей. И я бы ушла, Андрей, но меня смущает его состояние здоровья.

— А что с ним? — внезапно настораживается парень.

— Если не считать сильного алкогольного опьянения, то у него многочисленные ссадины и синяки по всему телу, особенно с левой стороны, насколько я заметила. Мне кажется, Илья попал в аварию и не обратился за помощью.

— А лицо? — спрашивает осторожно парень.

— Что лицо? — не понимаю я.

— Лицо у нашего болезного пострадало?

— Э-эм, кажется, нет. Точно нет, — задумавшись, отвечаю я. — А при чем здесь…

Но Шибуев перебивает меня:

— Тогда все в порядке, сероглазая! — с облегчением выдыхает. — У нашего друга пунктик есть, с собственным фэйсом связанный, но это к дяде Фрейду, не ко мне. Будет жить твой Люков, не в первый раз, оклемается. Уже завтра начнет Рыжего и Киру в линейку строить, девок пачками топта… э-э, кхм. В общем, — отчего-то смущается парень, — не переживай, Жень. Правда, — добавляет вполне серьезно, — я его знаю. Все будет хорошо.

Все будет хорошо, повторяю я себе слова Андрюхи-интерна и отключаю звонок. Растерянно оглядываю убранную мной сегодняшним утром гостиную и сажусь на диван. Посидев так некоторое время, прислушиваясь к тишине в спальне, бреду к столу, включаю вместо верхнего света настольную лампу и достаю конспекты. Раз уж от Люкова мне сегодня уйти не удастся, я решаю провести ночь с пользой для учебы и подготовиться к завтрашнему зачету по философии. Тем более, что работа над рефератом: «Развитие философской мысли в древней Индии», благодаря уединенным дням в квартире Ильи и его конспектам, заметно продвинулась от начала к середине и даже грозит успешно оформиться в достойный прилежной студентки труд. А Люков… Ну, что Люков? Надеюсь, как-то потерпит мое присутствие рядом с собой до утра, а утром я уйду. Возможно, он даже не проснется.

В конце концов, сам виноват!

Я открываю ноутбук и разбираю три этапа развития индуизма. Погружаюсь в «Закон Рита», философские понятия, жертвенные ритуалы и космический мир Богов… А после, далеко за полночь, я краду у учебы время для себя…

«ПОСЛУШНИК ТЬМЫ»

(Пьеса)

(Отрывок).

ТРАКТИРЩИК (растерянно): Престола? Надо же, не ожидал такого. Чтоб сам наследник руку приложил? Воздав по совести слуге — исчадью ада?.. (Разводя руками.) Ну, если так, то подлинной наградой есть проявленье милости его.

ГОСТЬ (словно очнувшись): Не обессудь, трактирщик, спьяну о большем говорить не стану. Всему виной вино твоё — хмель с языка берёт своё.

Мужчины продолжают трапезу — пьют вино, беседуют, когда вдалеке на дороге показывается одинокая сгорбленная фигура бродяги с клюкой в руке. Он медленно приближается к трактиру, намереваясь обойти его стороной.

ТРАКТИРЩИК (при виде странника спускаясь со ступеней крыльца): Куда бредешь? Эй! Добрый человек!.. Остановись! Прими из рук моих краюху хлеба. Так жалок ты… Прошу тебя, отведай, бокал вина от влажных губ моих. Здесь тракт кончается, конец пути на юг. Распутье мира… Чаша океана все поглотила, и тебе, мой друг, придется начинать свой путь сначала.

Так раздели со мною стол и кров, умой лицо, передохни с дороги. Я с радостью возьму твои тревоги, коль ты поведать о себе готов. Готов сказать, кто ты: далёкий странник? Святой великомученик? Изгнанник? Или скиталец проклятых дорог, что коротает век за пешим ходом? Я многого хочу, ответь?

Бродяга останавливается и поднимает лицо. Промелькнувшее в его глазах удивление при появлении трактирщика и обращенных к нему словах вдруг сменяется усталостью. Он порывается сделать шаг, но заметив в руке мужчины бокал с вином, беспомощно вздыхает.

БРОДЯГА: Да. Много. Цена твоя безмерна за вино, ведь любопытство — грех. Оно, подобно смерти для меня, как жалость… Ничтожных чувств обитель. Полно! Мне осталось, похоже, расплатиться за него своим рассказом. Что ж, пусть так.

Бродяга берет из рук трактирщика вино и долго с жадностью пьет. Отирает губы рукавом изношенного плаща.

Устал идти. Распутье. Пыльный тракт остался позади, присяду. Вот тот валун покажется наградой истерзанному телу моему. Душе моей, что сумраку подобна, — дарована мне дьяволом была. Ему служил я верно. Мгла, как сопло ада, поглотила разум. Изъела доброе, что дадено Творцом мне было, выжгла, разверзла ад в душе моей и вышла, оставив по себе труху, — истлевшие останки покаянья. Столь жалкие, что оправдать деянья слуги закона темного не в силах.

Кто я?! Отца убивший, мать предавший, и землю окропивший их слезами? Куда иду — земной наместник гада, палач судьбы, которому наградой агония предсмертная была, души распятие и жизни угасанье, куда?! Несчастный странник, раскаяньем низвергнутый в пучину, личину сбросивший постыдного греха… Куда?!

Мне стыд не ведом, ведом только страх. Тем и живу, с тем и иду по миру, страшась возмездия карающей руки того, кто выжил. И кому, в разгар чумного пира, даровано бессмертье было. И всепрощенье от Него, за сильный дух и праведное дело.