Гордая птичка Воробышек - читать онлайн книгу. Автор: Янина Логвин cтр.№ 133

— Не переживай, Айдар. Я буду очень стараться проиграть, но твоим ребятам придется попотеть. Я не отдам свою жизнь дешево. А насчет щенка… — Я встаю с кресла и приближаюсь к Шаману на шаг. Нависаю над сидящим баем, заставляя его охрану вцепиться мне в руки. Давая повод возненавидеть меня еще больше. Заводя себя, давая себе то, что мне сейчас так нужно, — ярость. Полностью включаясь в игру. — Это был последний раз, когда ты обманулся на мой счет, Шаман. Ты только что признал за мной право ставить тебе условия и оскаливать клыки. В следующий раз они располосуют тебе горло. Не вынуждай меня закончить наш спор прямо сейчас.

* * *

Ярко освещенный бойцовский круг. Напряженное дыхание соперника на расстоянии вытянутой руки, сдержанное волнение разгоряченной толпы на периферии зрения и такой знакомый звук глухих хлопков и ударов. И боль, что не приносит облегчения…

Она все еще недостаточно сильна для того, чтобы разломать тело на куски и, наконец, освободить меня. Ну же! Я не отпускаю ее, позволяя взрезать меня. Я хочу этой чертовой боли, чтобы забыться! Чтобы тело ныло и болело так же, как душа! Но Бог Удачи сегодня играет в странные игры, и тело снова предает меня, раз за разом окунаясь в приступы холодной стремительной ярости, не позволяя тому, что сушит меня изнутри, усмирить его.

Твою мать! Я заканчиваю второй бой в надежде, что третий соперник окажется куда проворнее валяющейся у ног бессознательной туши, вскидываю руку и скалю Шаману все еще целые зубы:

— Второй за мной, волчара!

* * *

Минуты ожидания тянутся так медленно, что, кажется, наступившая ночь давно слилась с вечностью, стерев воспоминания о прошлом дне. Лицо Романа Сергеевича в косом луче уличного фонаря отдает пепельной серостью, губы так плотно сжаты, что видна лишь темная линия, разрезавшая рот, и я понимаю, что ему сейчас ничуть не легче, чем мне.

— Ну что, Матвей? — Байгали стремительно распахивает дверь беседки, и мы с Боссом дружно подаемся навстречу показавшемуся мужчине. — Есть что-нибудь об Илье?

— Хвала Аллаху! Нашли, Роман! — хозяин дома взметает руки к небу. — Он в двух часах езды от Астаны, на территории завода младшего Касым-бая! Ребята Давида будут там с минуты на минуту, Рахмана и Мусы — подтянутся минут через двадцать. Пока пройдут бои новичков, пока примут первые ставки, должны успеть.

— Что наша охрана?

— Прикроет тыл. Ничего не поделаешь, придется действовать чужими руками, иначе потеряем время.

— Так доверяешь?

Матвей застывает на месте, хищно кусает губы и вдруг коротко щурит на Босса черные глаза, цепляясь пальцами, как крючьями за жесткую бороду:

— Вот и проверим верность отары пастуху. Если что — загрызу паршивых шакалов! А теперь в дорогу!

За домом Байгали разбитый на аллеи и парадные зоны сад, с беседками и фонтанами, за садом — небольшая вертолетная площадка. Когда мы с мамой и мужчинами выходим на нее, пилот, сидящий за штурвалом стальной машины, уже привел вертолет в рабочий режим, и теперь машет нам и хозяину из кабины рукой в приветственном жесте.

— Женя, как ты себя чувствуешь? — с опаской спрашивает Большой Босс, глядя, как решительно я семеню за ним. Его брови хмурятся, он останавливается и берет меня за плечи. — Не много ли для тебя на сегодня полетов, девочка?.. — Спрашивает с тревогой в голосе, склонив ко мне голову. — Мне важно было, чтобы сын узнал, что ты рядом, но, думаю, будет ошибкой взять тебя с собой. Кто знает, чем обернется наша встреча с местными баями, да и Матвей подтвердит Илье, что ты прилетела. Оставайся-ка ты здесь.

Очень убедительно и по-отечески. Я верю, что Большой Босс сейчас искренен, как никогда, только вот я не намерена уступать ему, пусть не надеется. Я выдавливаю из себя подобие улыбки и даже вполне уверенно задираю подбородок.

— Я чувствую себя отлично, Роман Сергеевич, во всяком случае физически. Не беспокойтесь на мой счет. Раз уж я здесь, я полечу с вами дальше. Я и так слишком долгое время была в стороне, хватит.

— Валюша! — Босс поворачивается к маме, лицо которой от переживаний за сегодняшний день растеряло все краски и отдает сейчас бледностью. — Извини дурака за дочь! Клянусь, с головы Жени не упадет и волосинки! А вот тебе, думаю, лучше остаться в доме Матвея. Хоть отдохнешь по-человечески, все же сегодня я вел себя с тобой совершенно по-свински!

Я знаю, когда с мамой спорить бесполезно, а потому молчу — Роману Сергеевичу придется самому узнать характер понравившейся ему женщины. Лопасти вертолета усиливают вращение, и мама придерживает у виска взметнувшиеся под порывом ветра длинные пряди волос.

— Шутишь? — хмуро смотрит на Градова фирменным серым взглядом «А ну быстро признавайтесь, шалопаи, что еще натворили в школе?», давая понять, насколько несвоевременно сейчас его предложение увести меня с ее родительских глаз. — Давай, Рома, я сама буду решать, что и как для меня лучше! — только и говорит, упрямо направляясь к Байгали, ожидающему нас у ступенек в кабину вертолета.

Для мамы, как и для меня, полет на вертолете сродни экзотике: у нас обеих захватывает дух, закрываются глаза, и подводит животы от быстрого взлета. Мы обе молчим, хотя в какой-то момент, когда вертолет, набрав высоту, делает в развороте крен, я почти уверена, что мама отпускает вслух редкое, но сильное ругательство.

Все развивается словно события какого-то боевика — зрелищно и стремительно. Вертолет пересекает расцвеченный огнями ночной город, разрезает молчаливое небо над спящими полями и лентами дорог, и аккуратно приземляется на площадке незнакомого особняка. Суетливые люди тут же обступают нас, осыпают Байгали и Босса заискивающими улыбками и рукопожатиями и провожают к выстроенному на изготовку кортежу машин, что уже через пару минут срывается с места на бешеной скорости, доставляя нас к ряду заводских зданий, окруженных по периметру высоким бетонным забором.

В этот ночной час здесь неожиданно многолюдно и странно молчаливо. Едва мы выходим из машины, как от одной из групп отделяется мужчина лет тридцати пяти и торопливым шагом устремляется навстречу Матвею.

— Клянусь, Матвей, я ничего не знал! — только и успевает сказать, прежде чем лишается голоса и останавливается, напоровшись на черный взгляд.

— Я говорил тебе, Касым, когда ты был еще зеленым щенком и побирался по миру, уважать расклады баев и чтить слово старших?

— Говорил, Матвей.

— Говорил, что всякая божья тварь помнит добро и только шакал теряет память?

— Говорил.

— Так с каких же пор, Касым, ты не хозяин своей памяти? С каких пор начал водить дружбу с Шаманом за моей спиной?.. Или ты думал, старому пастуху не уследить за молодым стадом, а черной козе не под силу вспороть блудливой овце брюхо?!.. Помнится, твой отец подобных мыслей не допускал, — праведный был бай.

— Матвей…

— Для тебя, щенок — Байгали!

На мужчину жалко смотреть, его обступают человек двадцать и замирают в послушном ожидании слов Матвея.