Нет. Эти слова никогда не вырвутся у меня изо рта.
Поэтому за обедом – кусок пастушьего пирога и бутылка красного вина – мы говорим о Беки и ее ребятишках.
– Скажи, ты с ними часто видишься? – спрашивает мама и тут же в ужасе зажимает рот рукой. – Милая, прости, ради бога, я не хотела… – Мама пристыженно замолкает. – Это было бестактно.
– Мама, не глупи. Все нормально. Конечно, я с ними вижусь, но не так часто, как следовало бы. Но я исправлюсь. Обещаю.
– Хорошо. Может, Беки тогда прекратит причитать в каждом телефоном разговоре, что ты у них вообще не показываешься. – Папа с видимым удовольствием уписывает за обе щеки картофельное пюре.
– Джон!
– Что? – Папа сконфуженно поднимает глаза. – Это я так, к слову.
– Ну почему надо быть таким… таким грубым?
– Ничего страшного. Я знаю, что папа имеет в виду, – улыбаюсь я.
– Вот видишь? Вообще-то, я ничего не имел в виду. А Зои, оказывается, знает. – Папа делает глоток вина и продолжает есть, не обращая на нас внимания.
– Милая, я хочу извиниться за папу. – Мама бросает в его сторону гневный взгляд, но, похоже, без толку.
– Ладно, проехали. Кстати, а как ваши дела?
– Ох, милая! Все как обычно. Твой отец когда-нибудь сведет меня с ума. С тех пор как он вышел на пенсию, вечно путается под ногами, ну ты знаешь. Но хорошо, что он рядом. Хотя и не всегда.
Папа ухмыляется, и, поскольку разговор переходит на более безопасные темы, мама расслабляется.
Я пытаюсь последовать ее примеру, но тщетно. Меня терзает одна мысль, которая не дает мне покоя, словно попавший в туфлю камешек. Я понимаю, что, прежде чем ложиться спать, нужно позвонить Эду, но очень страшно. Страшно, потому что я не знаю, о чем говорить и как сдержать слезы. Потому что, возможно, это последний день, который мне суждено прожить заново, причем без Эда.
Наконец в половине одиннадцатого мама встает, зевая:
– Ладно, кто как, а я в постель. Милая, не хочешь позвонить Эду по домашнему телефону?
– Нет, мам. Я лучше по мобильному.
– Хорошо. Тогда спокойной ночи.
Папа остается сидеть, потягивая вино.
– Джон.
Мамин резкий тон моментально приводит папу в чувство.
– Ладно. Приятных тебе снов, моя милая. – Он залпом осушает бокал и кладет его в раковину. – Удачи тебе.
– Спасибо, папа.
И вот они уходят, оставив меня наедине с моими мыслями. Я слышу, как родители поднимаются по лестнице, как снуют туда-сюда, готовясь ко сну. С шумом спускается вода в унитазе, загорается красная лампочка на бойлере – они включили горячую воду, – звякают о держатель зубные щетки, скрипят половицы. Дом затихает, и я понимаю, что дальше тянуть уже невозможно.
Сердце дико колотится, у меня не хватает храбрости это сделать.
Не будь идиоткой! Это Эд. Твой Эд. Мужчина, которого ты любишь. Которого знаешь с восемнадцати лет. И нет ничего страшного в том, чтобы позвонить.
Собравшись с духом, я беру телефон. Нажимаю на зеленую кнопку, прикладываю к уху, жду длинных гудков.
– Зои? – Эд отвечает после первого гудка, застав меня врасплох.
Я слышу любимый голос, и мне сразу хочется крепко обнять Эда, прижать к себе и никогда больше не отпускать. Но он сейчас в 200 милях от меня, а эмоционально – еще дальше.
Слова застревают в горле.
– Привет, – едва слышно говорю я.
– Слава богу! Я не знал, стоит ли тебе звонить, но ужасно хотелось пообщаться с тобой перед сном, – тоскливо говорит Эд.
– Как… как ты там? – спрашиваю я и слышу сперва какой-то треск на линии.
– Я… не слишком здорово. Совсем не здорово.
– Я тоже.
– Зои, извини, что сегодня утром ушел из дома, не попрощавшись. Я просто не знал, что сказать. И боялся, что мне будет невыносимо видеть, как ты уезжаешь.
– Знаю. Я скучаю по тебе.
– Да. Я тоже. – Пауза. – Я ездил к маме. Она устроила мне выволочку.
– За что?
– За то, что я, как последний мудак, тебя отпустил. Хотя слово «мудак» она, естественно, не произнесла.
– Конечно нет. – Я представляю, как Сьюзан отчитывает Эда, и невольно улыбаюсь. – А что ты ей ответил?
– Ну конечно, я с ней согласился. Да и вообще, я не понимаю, как мы дошли до жизни такой.
Мне хочется сказать, что разъехаться было его идеей, но Эд, похоже, совсем другое имел в виду.
– Не знаю. Правда не знаю.
Эд тяжело, с присвистом, дышит, так что у меня начинает звенеть в ухе.
– Господи, это ужасно! – говорит он внезапно охрипшим голосом. – А ты сообщила своим родителям?
– Да. Я все рассказала маме. А она, естественно, тут же доложила отцу.
– Боже, они наверняка меня ненавидят!
– Конечно же нет. Они хотят, чтобы мы помирились. Ради нас. Ради меня.
– Да, мы непременно так и сделаем. Поверь мне, все это лишь временная мера. – Очередная длинная пауза. – Ну и что теперь?
– Не знаю. По-моему, мне стоит ненадолго задержаться у родителей. Я взяла с собой работу. Ведь если я вернусь прямо сейчас, мы придем туда же, откуда ушли, да?
– Да, полагаю, что так. Но мне кажется, я уже знаю, чего категорически не хочу.
– Неужели?
– Да. Я не хочу тебя терять.
– Прекрасно. Я тоже не хочу тебя терять.
– Итак… когда ты вернешься? На следующей неделе?
– Возможно. Очень может быть. Давай воспользуемся этой передышкой и хорошенько все обдумаем. Чтобы не было так мучительно больно. И, Эд!..
– Да?
– Не забудь покормить Джорджа.
– Не забуду. Он здесь. И очень по тебе скучает.
– Я тоже по нему скучаю.
В трубке снова повисает напряженная тишина. Интересно, о чем сейчас думает Эд? Наконец он нарушает молчание:
– Хорошо, любимая, а теперь давай попробуем немного поспать. Я могу позвонить тебе завтра?
– Естественно.
– О’кей. Тогда спокойной ночи.
– Спи спокойно.
Я заканчиваю разговор, экран чернеет.
Мое лицо мокрое от слез, я даже не заметила, что плачу. Невыносимо больно слышать убитый, одинокий голос Эда, и мне хочется все бросить, сесть на ближайший поезд до Лондона, кинуться в объятия Эда. Но нет, я слишком устала. Поэтому я поднимаюсь по лестнице в свою комнату, залезаю под одеяло и засыпаю в надежде, проснувшись, снова увидеть Эда.