Глава 20
Слабый луч упал на щеку. Когда тепло стало неприятным, разлепила веки и села. В утреннем свете комнатка оказалась еще меньше, чем при ночном зрении. Огляделась, с радостью обнаружила крохотное зеркальце на стене.
Я медленно выпрямилась, потянулась в обе стороны, бока приятно вытянулись. Затем прогнулась назад, чтоб разогнать кровь, и окончательно проснулась.
Подошла к стене. Из зеркала на меня взглянула желтоглазая красавица с взбитыми за время сна волосами и съехавшим на бок плащом.
Несколькими быстрыми движениями привела копну в божеский вид, поправила плащ. Пальцы аккуратно натянули капюшон, он успел стать родным за время путешествия, и вышла из комнаты.
Еще со ступенек учуяла приторно-сладкий запах домика с красными фонарями. Сморщила нос – ну и дрянь, тошнотворная дрянь.
Шевельнула ушами, прислушалась. Внизу идет тихая беседа, слышны голоса гоблинов, натужное пыхтение гномов, периодически раздается голос Варды.
Я спустилась по скрипучим ступенькам.
За стойкой сидит рыжий, время от времени подставляет гоблину кружку. Тот наполняет ее ледяным молоком и пододвигает страннику. Рыжий в несколько глотков осушает и снова протягивает за добавкой.
Гоблин заткнул бутыль и убрал на полку.
– Завязывай с ледяным молоком, – посоветовал он. – Зубы неделю стучать будут, язык отхватишь. А некоторые животом маются.
Варда недовольно буркнул и оглянулся на меня.
Я выпрямила спину и гордо прошагала мимо. В дальнем углу заметила Лисгарда, тот уперся спиной в стену. Медленно отламывает кусочки пирога, кладет в рот и тщательно пережевывает, словно боится наткнуться на гвоздь или косточку.
Хотела подсесть к нему, но белокожий тоже смотрит недовольно, будто его обманули, поманили райскими кущами, а потом прогнали взашей.
Пришлось сесть за пустой стол в центре таверны. Как из-под земли, выскочила зеленолицая гоблинша с подносом:
– Что желаешь, серая? Ледяное молоко, брага, яблочное пиво, свежий пирог из клюквы, пирожки с лягушачьими лапами?
Я замахала руками, пытаясь остановить словесный поток карлицы. Затем смущенно поправила корсет и спросила:
– Воды можно?
Гоблинша недовольно скривилась, молча развернулась и скрылась за барной стойкой. Через секунду на столе блестел запотевший от холода каменный стакан с самой чистой водой.
Варда встал из-за стойки, лицо заметно подобрело. Я потянула носом – от рыжего несет приторной сладостью. Тут же демонстративно скривилась и, поднявшись, направилась к выходу.
– Надеюсь, ночь у всех прошла хорошо, – бросила я через плечо у самой двери.
Варда хмыкнул:
– Не плохо.
Белокожий насупился и промолчал, наверное, тяжко было спать на жесткой гномьей койке после нежных простыней из паучьего шелка и приглушенного света адуляров.
Варда хрустнул шеей и с довольным лицом направился за мной. Лисгард подскочил, как ошпаренный, чуть не перевернув стол, и быстро догнал.
Мы молча покинули зачарованную таверну. Гном-страж проводил нас хмурым взглядом, почему-то тяжело вздохнул, наверное, тоскует по дальним странствиям, и закрыл тяжелую калитку.
Вчера дождь не дал увидеть окрестности, зато теперь, в утреннем свете, даже от таверны виден край Чумного леса.
Высокие искривленные деревья похожи на морских чудовищ, которые только и ждут момента, чтобы схватить толстыми щупальцами. Кое-где стволы подернуты голубоватым свечением. Свет чем-то напоминает адуляры, только в Эолуме они не вызывают дрожь в коленях.
Варда будто прочел мои мысли и успокоил:
– Так светятся гнилушки. Обещаю, это самая меньшая опасность, какую можно встретить в Чумнолесье.
Я хмуро покосилась на него и фыркнула.
По мере приближения деревья приобрели странные очертания – тонкие стволы похожи на застывшие фигуры. Несмотря на раннее утро, над Чумным лесом клубится темная дымка, как бы предупреждая – не ходи туда, там смерть.
Я вытянула уши, кончики уперлись в капюшон, попыталась мысленно приободриться. Лисгард, как обычно, плетется сзади и дышит в затылок, кожей чувствую, как сверлит спину.
Он незаметно приблизился и спросил деликатно:
– Миледи, вы уверены, что стоит идти этим путем? Посмотрите.
Белокожий кивнул в сторону деревьев:
– У меня доспехи гореть начинают, адамантин чувствует черную магию.
– Черную? – переспросила я.
Он кивнул:
– Да. Мои клинки способны рассеять мрак, но сдается, чтобы побороть темноту Чумного леса, понадобится гораздо больше адамантина, чем у нас есть.
Я с сомнением покосилась на доспехи высокородного – те после дождя выглядят еще ярче, словно прямо на солнце ковали. Но лес большой, а доспехи одни.
– Умеешь ты подсыпать светлячков в адуляр, – пробормотала я под нос.
Затем с шумом выдохнула, задирая подбородок, чтобы поднять боевой дух и вселить уверенность в белокожего.
– Лисгард, успокойся, – проговорила я нарочно громко. – Чумной лес не так опасен, как все думают. Ну пропитан воздух магией, ну ходят всякие чудовища туда-сюда. Разве это самое страшное?
Варда молча шагает по мокрой от росы траве и сбивает крупные капли с кустов. Услышав мою браваду, хмыкнул и покачал головой.
– Ты права, красавица, – сказал он неопределенно, – права, как десять мудрецов Сильверела. Пропитанный магией воздух в целом не опасен, если долго не засиживаться на одном месте.
– А если задерживаться? – поинтересовалась я.
– Тогда клонит в сон, из которого можно не выйти, – ответил Варда. – А вот стычек с монстрами можно избежать. Все же когда-то они были обычными животными.
Рыжий говорит убедительно, но вид такой, словно мыслями где-то далеко, а мы – всего лишь призраки. От недосказанности внутри шевельнулось тревожное, я чуть приподняла край капюшона, чтобы посмотреть в глаза страннику. Но тот нарочно отвернулся.
– Тебя что-то тревожит? – спросила я.
Странник кивнул, но промолчал.
Я выругалась про себя. Легче заставить светлого эльфа сожрать слизняка, чем вытащить из Варды хоть слово, если он не желает говорить.
Мы подошли к самому краю Чумного леса. Кривые стволы со скрипом раскачиваются, будто вот-вот покинут насиженные места и двинутся на поиски лучшей доли. Деревья зловеще шелестят листьями, тянут вверх кривые ветки. Между стволами мелькают быстрые тени, синие огни глаз холодно поблескивают в темноте.
Я осторожно вдохнула, стараясь дозировать порции отравленного воздуха, чтобы не очуметь в самом начале пути. В носу странно защекотало сыростью и чем-то очень знакомым.