Андеграунд - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Могилевцев cтр.№ 15

– Скажи, Семен, – спросила она, – ты не брал бритвы Андрея Степановича?

– Зачем мне бритва Андрея Степановича, – ответил я Евгении, – у меня есть своя бритва, которой я пользуюсь время от времени, поскольку волосы у меня на усах и на щеках растут очень плохо. Мне не нужна бритва, и, разумеется, я ее не брал.

– Но куда же она тогда делась? – резонно спросила Евгения. – Согласись, что кроме нас троих в квартире никого не было, да и быть не могло, поскольку я не держу домработниц, и бритву мог взять только кто-то из нас троих!

– Бать может, он сам ее взял, и куда-нибудь засунул нечаянно, а потом забыл об этом? – предположил я с совершенно невинным лицом. – Такое часто бывает, особенно когда человек влюблен, или делает вид, что влюблен.

– Не трогай, Семен, мои отношения с Андреем Степановичем, – еле сдерживая себя, и вся покрывшись красными пятнами, проговорила Евгения, – это наши с ним дела, и они тебя не касаются. Занимайся своими экзаменами, и живи у меня, сколько хочешь, но только не трогай чужие вещи!

– Я не трогаю чужие вещи, – ответил я еще более спокойно Евгении, – тем более, вещи этого майора, которые мне совсем не нужны. Я не брал его бритвы, он сам, очевидно, ее куда-то засунул, а теперь сваливает на другого.

– Он ни на кого не сваливает, он просто брился перед уходом в кино, как делают всякие настоящие мужчины, отправляясь на прогулку с дамой, а когда вернулся, бритвы на месте не было. В доме был только ты один, и никто посторонний взять эту бритву не мог.

– Ты упрекаешь меня в том, что я не настоящий мужчина, и не бреюсь перед тем, когда выхожу из дома? Ты упрекаешь меня в том, что волосы у меня растут очень плохо, и я даже не могу отпустить себе такие усики, как у него? Но это связано с тем, что я долгое время плохо питался, оставшись совершенно один, и у меня изменился обмен веществ. Если бы я питался, как этот твой майор, в офицерской столовой, я выглядел бы совсем иначе, и мне бы необходимо было бриться два, а то и три раза в день. А так я бреюсь всего лишь два раза в неделю, и мне этого вполне хватает. Я, между прочим, и одеколон «Шипр» на себя не выливаю по пол – флакона за раз, и не заваниваю им всю квартиру!

– Не смей обсуждать действия Андрея Степановича! – закричала она уже во весь голос, совершенно потеряв контроль над собой. – Он настоящий военный, и ведет себя так, как должен вести офицер, командующий сотнями своих подчиненных. Тебе до него еще расти и расти, и если бы ты попал служить под его начало, он быстро бы воспитал из тебя человека!

– Значит, ты считаешь, что сейчас я не человек, а человек этот твой бравый майор, который заснул куда-то свою золотую бритву, и обвиняет меня в воровстве? Ну хорошо, считай, что это действительно так, что я действительно украл эту вещь, а потом продал ее на рынке, чтобы получить за нее пару жалких копеек, и купить себе на них кулек семечек! Пусть будет так, если тебе от этого легче, только знай, что я после этого жить у тебя не смогу. Раз меня здесь считают вором, то лучше мне отсюда уйти, и жить где-нибудь на вокзале, или вообще на скамейке в парке, чем слушать такие страшные оскорбления!

Тут Евгения уже не выдержала, разревелась, припала ко мне, и стала умолять никуда не уходить, а также забыть об этой проклятой бритве. Которая или сама куда-то завалилась, или которую Андрей Степанович взял машинально в карман, и выбросил где-нибудь по дороге. После этого в комнату вошел и сам Андрей Степанович, и стал говорить, что ему вообще наплевать на эту несчастную бритву, хоть ее и подарила ему Евгения. Что он купит себе еще десять, и даже сто таких несчастных бритв, и что никто, разумеется, меня в воровстве не обвиняет. Что во всем виноват исключительно он, и что неплохо бы нам троим сейчас выпить, тем более, что для такого случая у него давно уже припрятана бутылка армянского коньяка. Я позволил уговорить себя не уходить из дома, и мы все на кухне действительно выпили эту бутылку армянского коньяка. Евгения сразу же успокоилась, ибо ей не хотелось потерять ни меня, ни майора, а сам майор по наивности думал, что на этом все и закончится.

Да, майор по наивности думал, что на этом все и закончится, и что квартира Евгении у него уже в кармане. Они уже начали робко и как бы невзначай вести со мной разговоры о своей скорой женитьбе, а я в ответ улыбался, делая вид, что мне это очень приятно. Но мне вовсе не было от этого приятно, я ненавидел майора еще больше, и каждый день только и думал, как бы можно его остановить. Я было решил еще раз выбросить в мусоропровод его новую бритву, которую он купил себе взамен прежней, но потом сообразил, что этого делать нельзя. Две пропавших одна за одной бритвы вызвали бы у них еще большие подозрения, и сразу бы указали на меня. Однако надо было что-то срочно предпринимать, и я, дождавшись, когда они снова ушли в кино (они, подражая заправским влюбленным, каждый день ходили в кино), – оставшись один, я пошел в ванную, взял позолоченный помазок майора, и выбросил его в мусоропровод. Я ожидал в ответ бурной реакции, уже заранее решив, что после такой реакции я покину Евгению, но, к моему удивлению, никакой реакции не было. Они, видимо, заранее все обговорили, и решили ни на что не реагировать, что бы я не вытворял, и какие бы вещи майора не выкидывал в мусоропровод. Они подали заявление в загс, и для них было важно дождаться намеченного дня, и расписаться друг с другом, став законными супругами. Поэтому они сделали вид, что не заметили пропавший помазок, хотя в действительности это было не так, пришли из кино, сели за стол на кухне, и начали пить чай. Я был вне себя от бешенства, и всю ночь не мог уснуть, ворочаясь на постели, постоянно вскакивая, и подбегая к окну, в которое был виден широкий проспект, и синие огни проезжавших внизу машин. Ситуация требовала немедленного разрешения, но что я мог сделать? Продолжать выкидывать в мусоропровод другие вещи майора? Но они бы на это ответили мне еще более равнодушным молчанием, совершенно выставив меня в самом неприглядном свете. А я этого вовсе не хотел. Поэтому я избрал новую тактику, оставив в покое бритвенный набор майора, и став встречать его в коридоре у ванны, и молча смотреть ему в глаза, ничего при этом не говоря. Майор, который, как я уже говорил, по непонятной причине стеснялся меня, отреагировал на это мое поведение точно так же, как я и предвидел. Столкнувшись пару раз у ванной со мной, молча стоящим, и глядящим на него пристальным взглядом, он каждый раз совершенно терялся, пытался что-то сказать, краснел от злости, и, молча повернувшись на месте, уходил в сторону. Ему, разумеется, было досадно, что какой-то мальчишка, еще даже не служивший в армии, так над ним издевается, выставляя в совершенно неприглядном виде. Он, без сомнения, страшно про себя ругался всеми возможными армейскими ругательствами, и мечтал о том дне, когда он сможет увидеть меня, одетого в солдатскую шинель, отправленного служить в его родную часть. Но это были всего лишь мечты майора, вздумавшего перейти мне дорогу, а пока что я множество раз на дню переходил дорогу ему, встречая в разных местах квартиры, и молча глядя на него, не издавая при этом ни малейшего звука. Ему, очевидно, было стыдно, что какой-то молокосос, какой-то дрянной мальчишка так его терроризирует, и несколько дней он крепился, ни о чем не говоря Евгении. Но потом, видимо, сдался, признав, очевидно, что на свой армейский ум ему рассчитывать нечего, потому что дня через три Евгения позвала меня к себе, и спросила: