Но до победы было еще не близко, ветер не всегда дул в
нужную сторону. Когда Сандра спокойно объявила, что собирается за Стефана
Фаррадея замуж, это вызвало решительные протесты семьи. Кто он такой? Что они о
нем знают?
С министром-координатором Стефан был откровенен насчет своей
семьи и происхождения.
Своей жене министр-координатор сказал:
— Хм, не к добру все это.
Но он слишком хорошо знал свою дочь, знал, какая
непреклонная решимость скрывается за ее внешним спокойствием. Если она чего-то
захотела, то своего добьется. Ее не переубедишь!
— У этого парня большое будущее. Если его немножечко
подтолкнуть, он далеко пойдет. Бог знает, на что способно юное поколение. А он
производит вполне приличное впечатление.
Супруга вынуждена была согласиться. Она и не надеялась
подыскать подходящую пару для своей дочери. Как ни говори, а с Сандрой у нее
всегда было хлопот хоть отбавляй. Сюзанна — та красавица, у Эстер в голове
мозги, Диана, умная девочка, окрутила юного герцога Хартвига — это был брак
сезона. А Сандра — почти дурнушка… к тому же застенчива… и если у этого парня
есть будущее, то стоит подумать…
Она капитулировала, бормоча:
— Разумеется, каждый хочет выбиться в люди… Итак, Александра
Кэтрин Хейли взяла себе в мужья, на горе или на радость, Стефана Леонардо
Фаррадея. Тут были и белое атласное платье, и брюссельские кружева, и шесть
девушек, сопровождавших невесту с двумя маленькими пажами, и все прочие
аксессуары великолепного празднества. Медовый месяц молодые провели в Италии и
вернулись в свой очаровательный домик в Вестминстере, а вскоре умерла Сандрина
крестная мать и оставила ей великолепный загородный дом в стиле времен королевы
Анны. Все устраивалось как нельзя лучше. Стефан с новой энергией погрузился в
парламентскую жизнь, Сандра помогала ему и во всем поддерживала, подчинив свою
душу и тело его желаниям. Судьба настолько благоволила ему, что иногда он даже
отказывался этому поверить! Союз с могущественной фракцией
министра-координатора сулил быстрое продвижение. Его способности и человеческое
обаяние еще более укрепили его положение и открывали перед ним блестящие
перспективы. Он искренне верил в свои возможности и был полон желания
беззаветно трудиться на благо своей страны.
Зачастую, поглядывая на жену, сидящую напротив него за
столом, он испытывал необыкновенную радость при мысли, какой надежной
соратницей она оказалась — как раз такой образ всю жизнь рисовало его
воображение. Ему нравились мягкие линии ее головы и шеи, ясные карие глаза,
брови, чуть надменный орлиный нос. Она выглядит, думал он, словно скаковая
кобыла — такая же холеная, такая же породистая и гордая. Он считал ее идеальной
подругой; их мысли двигались в одном направлении и с одинаковой скоростью. Да,
думалось ему, Стефан Фаррадей, этот бедный малыш, весьма преуспел. Жизнь
принимала те самые формы, которые он заранее предначертал. Ему едва перевалило
за тридцать, и уже такая удача далась ему в руки.
И вот в этом состоянии полнейшей удовлетворенности он
приехал с женой на две недели в Сан-Мориц и, оглядев вестибюль гостиницы,
увидел Розмари Бартон.
Что с ним произошло в ту минуту, он не мог понять никогда.
Какое-то наваждение, лавина невысказанных мыслей обрушилась на него. Он
влюбился в стоящую поодаль женщину. Глубоко, неистово, безумно влюбился.
Отчаянная, непреодолимая страсть, некогда его томившая и угасшая с годами,
снова охватила его.
Он не считал себя пылким человеком. Одно — два
непродолжительных увлечения, легкий флирт — вот только так и выглядело для него
значение слова «любовь». Чувственные удовольствия не привлекали его. Он внушил
себе мысль о недостойности подобных вещей.
Если бы его спросили, любит ли он свою жену, он бы ответил:
«Конечно». Но при этом он ясно понимал, что не помышлял бы о женитьбе на ней,
будь она, скажем, дочерью нищего деревенского мужлана. Она нравилась ему, он ей
восхищался, чувствовал к ней привязанность и глубокую благодарность за то
положение, которое она ему обеспечивала.
То, что он способен влюбиться с безрассудством и отчаянием
безусого мальчика, было для него открытием. Он не мог ни о чем думать, только о
Розмари. Об ее задорном, смеющемся лице, пышных каштановых волосах, манящем,
возбуждающем желания теле. Он не мог есть, не мог спать. Они вместе катались на
лыжах. Танцевали. И малейшее прикосновение рождало желание, которое он никогда
не испытывал. Значит, вот это страдание, томление, страсть и было любовью!
Даже потеряв голову, он благословлял судьбу за то, что она
наделила его способностью сохранять естественность и невозмутимость поведения.
Никто не должен догадываться, никто не должен знать, что он чувствует, кроме
самой Розмари.
Бартоны уезжали на неделю раньше, чем Фаррадеи. Стефан
пожаловался Сандре, что Сан-Мориц довольно уныл. Не сократить ли им отпуск и не
вернуться ли в Лондон? Она охотно согласилась. И через две недели после их
возвращения он сделался любовником Розмари.
Странное, возбуждающее, опустошающее время — беспокойное,
фантастическое. Как долго оно продолжалось? Почти полгода. Полгода, в течение
которых Стефан, как обычно, занимался делами, встречался с избирателями,
поднимал в палате общин вопросы, выступал на различных собраниях, разговаривал
с Сандрой о политике, и думал только лишь об одном — о Розмари.
Тайные встречи в маленькой квартире, ее красота, страстные
ласки, объятия. Сон. Волнующий, одурманивающий сон.
А после сна — пробуждение.
Совершенно неожиданное пробуждение.
Подобно дневному свету, обрывающему мрак тоннеля.
Еще сегодня он был страстным любовником, а завтра снова стал
Стефаном Фаррадеем, подумывающим, что, наверное, не следовало бы столь часто
видеться с Розмари. К черту все это. Они и так ужасно рискуют. Если Сандра
что-нибудь заподозрит… Он воровато посмотрел ей за завтраком в лицо. Слава
богу, она ни о чем не догадывается. Ничего не подозревает. Хотя его объяснения
по поводу запоздалых возвращений были на редкость худосочными. Другие бы
женщины начали вынюхивать крысу. К счастью, Сандра не такова.
Он глубоко вздохнул. Нет, действительно, он с Розмари
поступает очень опрометчиво. Удивительно, что ее муж ни о чем не догадывается.
Образец глупенького, доверчивого супруга, который намного старше ее.
А все-таки какое удивительное создание…
Неожиданно вспомнился гольф. Свежий ветер, разгуливающий над
песчаными дюнами, размеренные шаги… взмах клюшкой… отменный первый удар… мяч,
взмывающий в синеву. И мужчины. Мужчины с четырьмя дымящимися трубками. Женщины
на площадку не допускаются.
Он неожиданно обратился к Сандре:
— Не поехать ли нам в Файрхевен?