Мы теснимся на фамильной скамье, а когда поднимаемся, чтобы пропеть «Господь мой пастырь», я замечаю, что Аннабель и Марк сидят порознь, и сердце у меня сжимается. Он по-прежнему встречается с Поппи, и Аннабель непременно дознается. Надеюсь, папа приобрел на кладбище семейный склеп.
Я смотрю на большой витраж и наблюдаю за яркими солнечными пятнами, которые пляшут на полу и озаряют гроб мягким розовым светом. На улице – роскошный зимний день. На горизонте ослепительное солнце, и иней на траве сверкает, как сахарная глазурь. Солнце блестит на замерзшей паутине, которая висит на живых изгородях. Где свинцовые небеса и противная морось? Я так надеялась на них сегодня. Остановись, мгновение. Мир должен скорбить, а не изображать рождественскую открытку.
Я умудряюсь пережить службу. Ксандер не выпускает моей руки, он держит ее, даже когда мы выходим из церкви и шагаем на кладбище. Прекрасные цветы странно контрастируют с разверстой пастью могилы. Пока мы терпеливо ждем носильщиков – их обязанности исполняют зятья, папа и очень серьезный Тристан, – я читаю надписи на карточках и черпаю в них утешение. Один венок особенно привлекает мое внимание. Небольшой, из оранжевых и розовых гербер, любимых маминых цветов. Высвободив руку, я опускаюсь на колени, чтобы посмотреть поближе и прочесть простую надпись.
«Я думаю о вас. С любовью, Джей».
В горле у меня комок. Какой он милый. Плохие новости наверняка омрачили свадьбу, пусть даже мы с Ксандером по-старались уехать как можно незаметнее. Джей прислал цветы, хотя у него медовый месяц, и я ему очень признательна. Присоединившись к родственникам на краю могилы, я ощущаю некоторое утешение. Я знаю, что потом буду рыдать, пока не превращусь в жабу, но даже когда гроб опускают в яму и бросают сверху пригоршни земли, я немного успокаиваюсь при мысли о том, что Джей, где-то там, думает обо мне.
И Ксандер тоже. Он самый милый, самый добрый человек на свете. Просто я еще не готова.
Времени для размышлений хватает с лихвой. Я переезжаю к папе. Медленно, но верно мы принимаемся за печальное дело – убираем мамины вещи. Сначала – по несколько штук в неделю. Потом мы наполняем сразу две-три сумки одеждой и обувью и относим на распродажу. Иногда боль от потери отступает на пару часов или даже полдня, и я погружаюсь в чтение или смеюсь над словами Ксандера, а потом замечаю мамину шкатулку для рукоделия на полке, или в дверную прорезь просовывают очередной экземпляр журнала «Леди» по подписке, и тогда я снова плачу. Однажды я зашла в кабинет и обнаружила папу, который сидел, сгорбившись, в любимом кресле и безнадежно рыдал, уткнувшись в мамин кардиган. Я попятилась, вышла и бегом бросилась в ванную. По моему лицу текли слезы. Там я открыла ее последний флакончик духов и вдыхала знакомый успокаивающий аромат, пока сердце не перестало бешено колотиться, а слезы не высохли. Неужели легче никогда не станет?
– Я приготовил сюрприз, – говорит Ксандер однажды декабрьским утром, внезапно появляясь на пороге.
Кто из нас больше нервничает?
– Давай одевайся. Тебе надо проветриться.
Я совершенно не хочу выходить. Мисс Хэвишем и то лучше смотрелась в заплесневелом свадебном платье, чем я в старом свитере Джея, отвислых спортивных штанах и угги. Волосы собраны в хвост, лицо позабыло, что такое макияж. Но Ксандер на диво настойчив, и вскоре меня уже влекут по дорожке и сажают в машину. Хотя утро не назовешь ранним, стоит декабрьский полумрак, когда мы въезжаем в Тэпли. В витринах магазинов мерцают рождественские огоньки, а люди кутаются от холода в шарфы и пальто.
– В Хэмпшире снег, – сообщает Ксандер. – Может быть, здесь тоже пойдет? Тогда Рождество будет белым.
– Отлично, – уныло отвечаю я. Настроение настолько не праздничное, что по сравнению со мной даже Скрудж покажется живчиком. По правде сказать, я вообще мечтаю залечь в спячку до конца праздников. Чем скорее закончится год, тем лучше.
Ксандер вздыхает:
– Я знаю, тебе нелегко, Элли, но ты справишься. Твой отец прекрасно проведет Рождество с братом. Ему тоже нужны перемены.
Я киваю. Хотя сомневаюсь, что лично мне нужно Рождество с Шарлоттой, Барни и близнецами. Я-то просила у Санты хоть какого-нибудь облегчения.
Мы едем молча, одну руку Ксандер держит у меня на колене, другой ведет машину. Мы минуем Тэпли-сквер, где над головами суетливых покупателей возвышается елка, и сворачиваем на старинный каменный мост. Хотя на улице холодно и мрачно, река, похожая на свинцовую ленту, кишит лодками, а в камышах ютятся озябшие утки. Еще несколько минут, и Ксандер тормозит у красивого дома из розового камня, увенчанного соломенной крышей. К Темзе спускается газон, где стоит изящная оранжерея, из которой открывается прекрасный вид на реку и плакучие ивы.
– Нравится? – спрашивает Ксандер, останавливаясь на гравиевой подъездной дорожке.
– Очень красиво, – говорю я.
– Приятно слышать. – Он нервно улыбается и касается моего лица ладонями. – Я надеялся, что тебе понравится, потому что я купил этот дом.
– Но у тебя уже есть Саттон-Корт.
– Дурацкий показатель статуса и не более. Я его продам как можно быстрее. Зачем мне дом с двенадцатью спальнями? И площадка для вертолета? У меня вообще нет вертолета!
Я смотрю из окна машины.
– Этот особняк точно не назовешь скромным жилищем, Ксан. Сюда поместятся десять таких домов, как наш дом на Шекспир-авеню!
Янтарные глаза Ксандера искрятся.
– Я имел в виду, что купил его для нас с тобой. – Он гладит мою руку. – Элли, я собирался сказать, что ушел из группы…
– Ты бросил «Темного ангела»?
– Я послал менеджеру сообщение, прежде чем ехать к тебе. – Он ухмыляется. – Такое ощущение, что вышел из тюрьмы на свободу. По-моему, вот идеальное место для ресторана, о котором я всегда мечтал.
– Ты действительно откроешь ресторан? Вот здорово!
Если я чему и научилась за минувший год, так это тому, что жизнь дается один раз.
– И все-таки… он такой огромный!
– Да! – Ксандер радостно кивает. – И не без причины. Я надеюсь, мне не придется жить здесь одному. Это отличный дом для семьи…
Глаза у меня лезут на лоб. Такое ощущение, что я балансирую на краю высоченного трамплина. Он действительно сказал то, что я услышала?…
Он крепко сжимает мою руку, и кажется, что я спускаюсь на скоростном лифте.
Ксандер делает глубокий вдох:
– Я тебя люблю больше всех, Элли. Ты согласна стать моей женой?
Он красивый. Щедрый. Добрый. Он влюблен.
А Джей женился на Рокси.
Что тут скажешь?
Свадебный переполох
Раньше я еще никогда не бывала на языческой свадебной церемонии. Когда Сэм и Мад вместе прыгали через костер, я слегка испугалась, особенно когда за ними попыталась по-следовать увешанная ленточками Серендипити. Боюсь, запах паленой собачьей шерсти останется в моей памяти надолго. Зато теперь, по словам какого-то типа, похожего на друида, который и проводил церемонию, Сэм и Мад «связаны навеки», что для нас, непосвященных, означает «женаты». Они даже обменялись деревянными кольцами и двумя сережками.