Созидательный реванш - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Поляков cтр.№ 67

«Если не дашь денег, выйду замуж за демократа»

— В начале девяностых мы начинали строить новое общество по образу и подобию западного и даже пользовались советами западных политологов. А получилось не совсем то, что нам хотелось бы. Как вы сами сказали — «не так срослось». Ну почему у нас не срабатывают общие закономерности?

— Хотите сказать, почему не сложилась основа нормального демократического общества? Объясню. Потому что первый же конфликт между законодательной и исполнительной властью осенью девяносто третьего года — а зачем же демократия, как не для того, чтобы конфликтовать и договариваться? — разрешили с помощью стрельбы из танков. Какая после этого демократия? После этого началась диктатура Ельцина, Семьи и Семибанкирщина. Забыли?

Звонок в студию:

— Алло, Юрий Михайлович! Звонит Андрей из Москвы. Вот вы затронули тему демократии…

— Меня заставили. Я не хотел.

— …В одном американском фильме героиня, желая доконать отца, угрожает: мол, если не дашь денег, выйду замуж за демократа. Не кажется ли вам, что грядет закат демократического общества и на смену ему идет что-то другое, более приемлемое?

— Мой опыт зарубежных поездок и общения с людьми, в том числе с иностранными журналистами, привел к неутешительному выводу: все эти западные демократические процедуры не что иное, как бижутерия для доверчивых, за которой стоит абсолютно жесткий контроль и абсолютное человека подчинение государственным или корпоративным интересам. Человек свободен, как вода, бегущая по водопроводным трубам.

— Вы про Запад говорите?

— Про Запад.

— Но у нас-то не так…

— Больше года назад, вскоре после августовского нападения Грузии на Южную Осетию, я встречался в Вене с журналистами. И они стали говорить о том, что в России — полицейское государство, нет свободы слова и так далее. Я им сказал: «Не буду с вами спорить. У нас не все в порядке со свободой слова. И с демократией не очень получается… Но когда случились эти события, у нас „Новая газета“ заняла активную прогрузинскую позицию. И радио „Эхо Москвы“ довольно долго фактически вещало в поддержку Саакашвили. И никто газету не закрыл, никто радио не разогнал. Раздался ли у вас хоть один голос хоть в одной газете, на радио или телеканале в защиту Москвы? Это что? Свобода слова?» Они все покраснели, как школьницы в кабинете венеролога, и стали отводить глаза в сторону.

«Газеты уже оборались! А власть не слышит…»

— Юрий Михайлович, мы знаем, вы часто встречаетесь с политиками самого высокого ранга — в том числе с Медведевым и Путиным. Вы о своих «корыстных» интересах им говорите?

— Конечно. И прежде всего о том, что у нас в России абсолютно нарушена обратная связь власти с обществом. Даже в советской системе, сложной, запутанной и очень неповоротливой, все-таки если появлялась критическая статья в «Правде», «Комсомолке», «Литературной газете», виноватого чиновника наказывали, он мог лишиться своего поста. И даже принимались очень серьезные государственные решения по публикациям. И это при отсутствии оппозиции. А сейчас можно обораться, разоблачая преступления, указывая на безобразия и злоупотребления, умоляя власть вмешаться, — и никакой реакции.

Ну, вот сколько писали, в том числе «Литературная газета», о том, что нельзя некомпетентных людей допускать к серьезным секторам экономики и к техногенной сфере. Нет, они там орудовали, теперь мы получили вот эту аварию на Саяно-Шушенской ГЭС. Это же прямая вина Чубайса. А ему хоть бы хны. Теперь, уже после того, как там грохнуло, признали: да, тревоги вопиющих были справедливы. И все! Ну и что нам от этого? Чубайс-то снова при кормиле.

— А сейчас бы вы оборались по какому поводу?

— Поводов обораться сейчас достаточно — и у «Литературки», и у «Комсомолки». И мы, и вы очень много писали о том, что предметы гуманитарного цикла, которые формируют гражданина, нельзя загонять в рамки ЕГЭ. Что нельзя сокращать уроки русского языка, истории, потому что на них формируется сознание, личность. Нас с вами не слышат. И в результате молодые люди становятся все невежественнее и невежественнее.

Возьмем телевидение. Оно у нас сейчас отделено от государства. Общество не имеет никаких механизмов, чтобы его контролировать. И это бесконтрольное телевидение начинает служить не общественному благу, а узким частным интересам, что неизбежно ведет к нравственной и художественной деградации телевещания. Хотя абсолютно во всех странах эти механизмы контроля есть. В общественные советы, комиссии, которые надзирают за деятельностью электронных СМИ, входят уважаемые люди, политические деятели, нравственные, научные авторитеты. Например, в Великобритании совет по телевидению возглавляет королева.

А наше самостийное телесловечко «неформат» практически изгнало с телеэкранов нормальных людей. А почему «неформат»? Потому что это не будет приносить рекламу. А куда идут деньги за рекламу? Что, на детские сады, на детские дома? Нет — на оплату деятельности самих телевизионщиков. Обществу-то что от этого? Ему интересно, чтобы информационное пространство не угнетало, не вырабатывало в нем комплекс неполноценности, не будило животные инстинкты, а хоть чуть-чуть поднимало. У нас же любая попытка заставить телебоссов прислушиваться к мнению общества пресекается на корню.

— Кем? Телебоссами? Или сама общественность пассивна?

— Да, общественность в основном пассивна. А телевидение тиражирует мнение: мол, стоит только начать контролировать, как тут же развернется цензура. Хотя, допустим, корпоративная цензура — она существует. И телекомпании, и издания, которые принадлежат каким-то мощным экономическим образованиям, никогда не будут писать о безобразиях внутри них самих. И чем же этот контроль отличается от партийного? Да ничем!

— Юрий Михайлович, а не слишком ли большое значение вы придаете проблеме нравственности?

— Нет. Если у писателя иная позиция, он должен перейти на другую работу.

— Но уговаривать людей быть хорошими…

— Это прямая обязанность литературы. Как журналиста — выпускать хорошую газету, а галошной фабрики — производить отменные галоши.

— Но мало кто готов сегодня пострадать за нравственность.

— Пострадайте хотя бы внутренне. Зачтется. А богатому можно пострадать в форме благотворительности. Не надо ждать, когда бедняки начнут утверждать нравственность с помощью шила или бейсбольных бит.

— Обращаюсь к вам как к человеку, всегда критически настроенному: скажите, пожалуйста, что могло бы примирить вас с действительностью, какой она должна быть, на ваш взгляд?

— Знаете, писателя с действительностью может примирить только творчество. Поэтому, когда действительность станет такой, что не будет писателя раздражать или вызывать чувство протеста, тогда литература, как я ее понимаю, просто отомрет.