И этим бельем почему-то торгует юный мальчик-киргиз. Я глянула мельком, а он начал буквально петь, нараспев завлекая покупателя (потому что толстые тетки с опаской мимо пробегают, стесняются мальчика).
– Женщина! (кричит мальчик). Да, вы, вы, полная женщина!
(На этот зов оборачиваются как минимум пять теток и я в том числе.)
– Вы, женщина, вы! – кричит он, выйдя из палатки на улицу и обходя меня с тылу. – Таких трусов вы нигде не найдете! А бюстгальтеры! Разве у кого-нить, кроме меня, есть такие бюстгальтеры! Женщина!
Мальчик начинает буквально на мне застегивать сзади огромный бюстгальтер.
Продавцы-узбеки помирают со смеху.
– Якши (одобрительно говорит один пожилой узбек, глядя на меня и сладко щурясь, как мой кот, когда сметану чует).
Какая-то тетка говорит:
– Из него можно целых две тюбетейки пошить.
– Кому тюбетейка, а кому – лифчик (не без зависти говорит старуха с усохшим бюстом).
– Ну да (говорю). Можно чашку отстегивать и мужу давать на голове поносить: всё экономия.
– Э (говорит пожилой узбек недовольно). Зачем мужа так позорить?
– В наказание за пьянство и хулиганство (говорю). Напьется опять, я ему свой лифчик на голову надену.
– Тогда берите со стразами (говорит продавец белья). Я вам привезу завтра со стразами.
– А че такое стразы? (спрашивает пожилой узбек).
– Сигнальные системы (говорю). Реагируют на запах алкоголя и начинают мигать сразу.
– Таких на складе нету (говорит мальчик, продавец белья).
– А это новая разработка НАСА (говорю).
– Наша? (спрашивает мальчик).
– Не совсем (говорю).
– Вы Ш не выговариваете? (спрашивает меня мальчик).
– Не только Ш. Много чего не выговариваю. Хорошо только у меня Х и Б идут.
– «Будет хорошо» в смысле?
– Холосо (отвечаю).
– Так посмотреть вам лифчик со стразами?
– Пока не надо (говорю). Муж пока что в завязке.
– Завязки? Сзади которые?
– В смысле не пьет пока.
– А!
Куда выйдет книжка
У нас в доме открылась парикмахерская.
Ребята армяне открыли.
И вот, когда я иду куда-нить, то из зарешеченного окна выглядывает мастер Саркис, очень славный мальчик.
Он еще не очень по-русски, но набирает быстро – всего год как здесь, из деревни, где по-русски никто не говорил.
Ну вот, как-то иду себе, а Саркис, завидев меня, говорит из-за своей решетки:
– Как ваши дела? (и широко улыбается).
– Хорошо (отвечаю). Вот книжка выйдет скоро.
– Куда выйдет? (говорит Саркис, округлив и без того громадные свои очи).
– На широкие (говорю) просторы нашей необъятной родины.
Саркис замолкает, думает.
– Книга может идти по просторам? (спрашивает он).
Мне становится неловко, и я говорю:
– Я пишу рассказы. Смешные. И они будут выходить – то есть издательство их напечатает. И будет продавать.
– Это стихи?
– Нет, это рассказы.
– Про что?
– Ну, про алкашей, например.
Саркис приходит в ужас:
– Как – про алкашей? Вы пишете про алкашей?
– Иногда пишу. Про интеллигенцию пишу реже.
Саркис говорит:
– Здесь и интеллигенция – алкаши. Часто. Ужасно. Я думал, здесь все такие умные… Россия все-таки… А вам (продолжает Саркис) не идет писать про алкашей. И это… Россия вам не подходит.
– А что мне подходит?
– Италия (говорит Саркис, улыбаясь). В Италии все добрые, никто никого не оскорбляет. А то вчера клиент на меня накричал и назвал… это… пидарасом, вот! Был пьяный…
– Спасибо, Саркис. Но там никто не будет читать про моих алкашей.
– Да что вы все – алкаши, алкаши! Зачем вам какие-то алкаши? Вам надо в Италию – там красиво, все трезвые и все улыбаются. И я ни разу не видел, чтобы там кто-то что-то читал. А если кто-то и читал, я уверен – точно не про алкашей.
Гражданка Горгонер
Худенький, маленький мальчик-узбек лет семнадцати копал что-то в нашем дворе: и на спине его рабочей спецовки было написано «Антей» (почему-то славянской вязью).
Алкаш Миха спросил у мальчика:
– Эт ты, штоле, Антей?
Мальчик (он не говорит почти по-русски) нежно заулыбался.
– Он не Антей (сказала я). Он Зевс. Но для удобства произношения представляется Исфадоньором.
– Нихера се удобство (задумчиво сказал алкаш). Понапридумывают: то Антей, то какой-то Херфаданьер. Что для узбека удобство, русскому – смерть (вдруг сказал Миха).
– Эт точно (подтвердила я).
– А ты кто? (спросил алкаш).
– Медуза Горгонер (сказала я).
– Горгонер – фамилия твоя штоле? Ты еврейка, штоле?
– Нет, Горгонер – это бригадир промышленных альпинистов.
– А почему – Медуза?
– Не знаю (пожала я плечами). Красивое имя просто. Разве нет?
Миха замялся.
Мальчик-узбек смотрел на нас с удивлением, плохо понимая, о чем мы говорим.
– Якши (сказала я ему, чтобы успокоить, он всех здесь боится). Иди, Исфадоньор, все хорошо.
Мальчик ушел.
Миха сплюнул и говорит:
– А вы, альпинисты, не бухаете?
– Мы – на высоте (сказала я). Особый шик. Бутылку водки из горла. Потом все по хрену, после этого.
Миха посмотрел на меня с уважением.
Вместе мы сделаем лучше
В Химках перед выборами на билборде был изображен некий депутат Смирнов и под ним слоган:
«Вместе мы сделаем лучше».
Что именно сделаем, правда, не объясняется.
Какой-то алкаш спросил меня, усмехнувшись:
– А че сделаем-то? Лучше?
– Наверно, всё.
Тут на тротуар присела карликовая собачка и покакала.
Алкаш сказал: