Горький мед любви - читать онлайн книгу. Автор: Пьер Лоти cтр.№ 17

Жан то переживал подъем, то падал духом; самым же обычным его настроением была смутная тревога и усталость, а по временам вспыхивала, казалось, уснувшая на дне души тоска по родине.

Приближалась зима: ветер с моря затих, и порою бывало душно, а горячее море, спокойное и гладкое, словно масло в сосуде, отражало в своем необозримом зеркале лучи тропического солнца.

Любил ли Жан Фату-гей? Бедный спаги затруднился бы ответить. В общем он считал ее, конечно, низшим существом, почти не превосходящим умом его желтого пса, и совершенно не задумывался о том, что таится в глубине этой души, темной, как и кожа кассонкейки.

Маленькая Фату умела притворяться и лгать, была хитра и развращена; в этом Жан убедился давно. Но в то же время он чувствовал ее беззаветную преданность — преданность собаки, обожание рабыни; не зная, в сущности, на какое геройство она способна. Жан все же дорожил ей и чувствовал нежность к Фату.

Но зачастую в нем возмущалась расовая гордость «белого», верность невесте, поруганная из-за негритянки, утраченное достоинство порядочного человека; он стыдился своей слабости.

А Фату-гей становилась удивительно красивой. Все ее движения были гибки и плавны, как у кошки, — такова походка африканских женщин; задрапированная белой кисеей, она была похожа на античную статую; спящая, с закинутыми за голову руками, — напоминала амфору. От правильного личика, выглядывавшего из-под высокой прически, веяло таинственной прелестью идола, выточенного из черного дерева: огромные полуприкрытые глаза с синеватыми белками, улыбка темных уст, медленно открывавшая ряд белых зубов, — все это делало Фату настоящей негритянской красавицей, чарующе-чувственной, отчасти напоминающей обезьяну, отчасти — южную девственницу, отчасти — тигрицу, и возбуждало в крови спаги приступы неведомого дотоле сладострастия.

Коллекция ее амулетов внушала Жану суеверный ужас; шум всех этих гри-гри был ему невыносим; конечно, он не верил в их чары, но один вид этих украшений и сознание, что назначение их — способствовать ее плану, — действовало на него подавляюще. Они висели везде — на потолке, на стенах, лежали под циновками на его тара; всюду эти побрякушки, поражающие своими причудливыми формами, полные таинственного могущества. При каждом пробуждении чувствовал он на своей груди их скользкие ласки… и ему чудилось, что они сплетали вокруг него какие-то неведомые сети.

Да и денег все время не хватало. Он вполне определенно решил расстаться с Фату, дослужиться до золотых погон, ежемесячно посылать своим старикам скромную сумму, чтобы обеспечить им спокойное существование, а затем, отложив деньги на свадебные подарки невесте, Жанне Мери, сыграть свадьбу.

Но было ли это влияние амулетов, сила привычки или инертность воли, убаюканной душным зноем, а Фату все еще продолжала держать его в своих крошечных ручках, — и он даже не пытался прогнать ее от себя.

Что касается невесты… он часто о ней думал… Потеряй он ее — жизнь была бы разбита. Какой-то светлый ореол окружал все его воспоминания… об этой высокой девушке, которая, по словам матери, украшала их жизнь. Он пытался представить ее взрослой женщиной, эту пятнадцатилетнюю девочку, покинутую им на чужбине. Все его счастье, вся его будущность были неразрывно связаны с нею. И это далекое-далекое сокровище всецело принадлежало ему, дожидаясь только его возвращения. Но образ невесты с течением времени отчасти потускнел и, порою, как бы совершенно стирался.

А как любил он своих стариков! К отцу он чувствовал глубокое сыновнее уважение, почти что обожание. Но, пожалуй, самую большую нежность испытывал к матери. Возьмите всех матросов, всех спаги — всех юных одиноких скитальцев, плавающих по морю или заброшенных на чужбину, в самые суровые условия; выберите из них самых отъявленных головорезов, самых беспутных пьяниц и буянов и загляните в тайники их душ — там, в этом святилище, вы зачастую увидите образ старушки или крестьянки-басконки в шерстяном капоре, или же рослой, добродушной бретонки в белой повязке.

Наступили душные безветренные дни. Тусклое небо отражалось в море, похожем на сосуд с маслом, где плещутся акулы; и вдоль всего африканского берега тянулась эта белая линия песка, сверкающая на солнце.

По таким дням в подводном царстве идут ожесточенные сражения. Гладь моря внезапно вспучивается и бурлит, рассыпаясь брызгами — это громадная стая рыб, преследуемых китами, несется под поверхностью воды, вовсю работая плавниками.

Такие дни — любимое время для черных рыбаков, время долгих прогулок и гонок на пирогах. А мы, европейцы, в такие дни задыхаемся от зноя, наш мозг перестает работать, двигаться становится невозможно, и если удается заснуть в лодке под тенью увлажненного шатра, то этот тяжелый послеобеденный сон часто нарушается криком и свистом гребцов и плеском воды под лихорадочными ударами весел. Это проносится вереница пирог, под свинцовым небом идет ожесточенная битва.

А возбужденные зрители толпятся на берегу. Они подзадоривают соперников громкими возгласами и так же, как у нас, приветствуют победителей аплодисментами, а побежденных освистывают.

Жан оставался в казармах спаги лишь столько, сколько требовала служба; и даже тут его часто заменяли товарищи. Начальство закрывало глаза на их уловки, позволявшие Жану больше времени проводить дома.

Он был всеми любим. Всех покорило обаяние его ума и врожденной порядочности, а красота его голоса и внешность мало-помалу довершили дело. И, несмотря ни на что, Жан, пользуясь общим доверием и уважением, обеспечил себе исключительную личную свободу, он ухитрился совместить в себе отличного служаку с относительно независимым человеком.

Однажды, перед вечерней зарей, старые казармы как будто проснулись. Во дворе собрались и шумели солдаты; некоторые спаги, поднимаясь и спускаясь по лестнице, прыгали через четыре ступеньки, точно обезумев от радости. Чувствовалось, что произошло нечто необычное.

— Важная новость для тебя, Пейраль! — крикнул Жану эльзасец Мюллер. — Счастливец, ты завтра уезжаешь в Алжир!

Из Франции на дакарском судне только что прибыли двенадцать спаги, а двенадцать самых старых (в том числе и Жан) могли уехать и служить теперь в Алжире. Завтра они отплывали в Дакар. В Дакаре — пересадка на французский пакетбот, отправляющийся в Бордо; оттуда — путешествие в Марсель по южному берегу с остановкой, позволяющей взять кратковременный отпуск и побывать на родине для тех, у кого была родина и дом. Затем в Марселе пересадка на пакетбот, отправляющийся в Алжир — обетованную землю для всех спаги, где последние годы службы проносятся как сон!

Жан возвращался домой по унылому отлогому берегу. Звездное покрывало повисло над Сенегамбией, спустилась знойная душная ночь, проникнутая безмолвием и ярким лунным сиянием. Тихо шелестели безмятежные волны реки, и до слуха Жана в четвертый раз донеслись приглушенные далекие звуки весеннего барабана anamalis fobil, некогда пробудившие в нем страстные грезы о стране черных и теперь знаменующие его отъезд…