Заметив печаль на лице доктора, Ардуин поспешил возразить:
– Уверен, что очень многие обязаны вам своим выздоровлением.
– Очень немногие. Моим настоящим утешением служит, что никто не умер из-за моих ошибок. Милый Гийом все-таки выжил. Его мать видит в этом вмешательство всеблагой Святой Девы. Уверяю вас, что, несмотря на все свое благочестие, я испытываю большие сомнения. Это выздоровление было таким… неожиданным. Ребенок настолько исхудал, что был скорее похож на маленький скелет. Он находился в бреду и дышал с большим трудом. Увидев его в последний раз, я был уверен, что он не переживет следующей ночи. Я наблюдал печать смерти на его маленьком бледном личике. А теперь… А теперь…
– Теперь? Я прошу и умоляю вас помочь мне, доктор. Если эта женщина виновна в том, что хотела убить плоть от плоти своей, пусть она заплатит за свое гнусное деяние. Если же она невиновна, мы должны найти этому доказательства, – продолжал настаивать Ардуин.
– Мы говорим о правосудии, не так ли? Надеюсь, ваша цель не состоит в том, чтобы любой ценой спасти от наказания мадам де Вигонрен из-за… сожаления, которое вы испытываете по поводу безвременной кончины ее сестры?
– Мы говорим о правосудии, клянусь вам честью.
– Хорошо. Когда я уходил от маленького Гийома, баронесса-мать, Беатрис де Вигонрен, исключительная женщина, поделилась со мной некоторыми подозрениями, скорее даже беспокойством. Я предостерег ее от чересчур поспешных выводов, которые могут иметь тяжелые и весьма зловещие последствия.
– Она предчувствовала, что кто-то хочет смерти Гийому, ее внуку?
– Хм… Кстати, она вместе со своей дочерью Агнес де Маленье начали задавать себе ужасные вопросы.
– Ну а дальше? – настаивал мэтр Высокое Правосудие.
– Сопровождая сеньора бальи, я познакомился с Эсташем де Маленье, зятем баронессы-матери. Мадам Беатрис втайне обыскала покои и в комнате своего внука нашла итальянскую Псалтырь мадам де Вигонрен, с обложкой, инкрустированной бирюзой и перламутром, – подарок Франсуа своему наследнику, вещь, которая долго считалась потерянной.
– Псалтырь?
– Хм… Титульный лист, где был изображен Христос на кресте, был выпачкан в крови, в остальных страницах было вырезано углубление, а там, в мешочке из черной ткани, находилась высушенная дохлая жаба.
– Отравительница, колдунья, да еще и приспешница Сатаны! Шансов выбраться живой все меньше и меньше, – бесстрастно заметил Ардуин.
– Верно. В черном мешочке еще был темно-серый порошок, на вид жирный, со сладковатым металлическим запахом.
– И что же это оказалось?
– По просьбе Ги де Тре я пощупал и попробовал этот порошок. Это был свинец.
– Но разве свинец является ядовитым? – удивился мэтр Правосудие.
– Разумеется, если его вводить значительными дозами – или, наоборот, маленькими, но в течение длительного периода. Этого почти никто не знает, разве что самые опытные отравители, которые занимаются подобными деяниями с давних времен. Во всяком случае, мало кто догадывается об ужасной власти сего металла, вплоть до того, что его используют, чтобы подсластить
[116] тонкие вина, так как он в противоположность меду не дает брожения.
– Как проявляется его действие? – переспросил мэтр Правосудие Мортаня.
– Насколько я знаю, очень по-разному. Он вызывает рвоту и диарею, что очень похоже на признаки болезни желудка. Затем наступают судороги, которые любой доктор легко сочтет симптомами лихорадки. Наконец больной умирает.
– Кто будет обвинителем мадам Маот?
– Я этого не знаю.
Голос доктора вдруг сделался неуверенным, будто ему в голову пришла какая-то неожиданная мысль. Это забеспокоило Ардуина:
– Вас что-то беспокоит? Я не ошибаюсь?
– Вы на удивление проницательны, мессир, – шутливо, но с тяжелым сердцем заметил доктор.
– Это потому, что мне хорошо известны глубины человеческой души. И чаще всего это знание не приносит особой радости.
– Я сержусь на себя… Я должен был… Мой превосходный собрат Йохан Фовель, удивительный эскулап, оказал мне честь, проведя со мной три дня. Я должен был поделиться с ним своими колебаниями относительно этого дела. Но нас вызвали в аббатство Клерет, чтобы освидетельствовать покойную дочь помощника бальи Мортаня. Уверяю вас, что это ужасное убийство заставило меня забыть об аресте мадам Маот.
На лице Ардуина отразилось сильнейшее удивление.
– Черт подери, доктор! Вы ниспосланы мне самим провидением, так как я нахожусь здесь по просьбе Арно де Тизана, чтобы завтра сопровождать его в аббатство. Так что с Йоханом Фовелем, о котором вы сейчас упоминули?
– В его разуме собрано все, чем располагает наука. А может быть, даже и более того. Я не беру на себя смелость утверждать, что являюсь его другом; мы просто в очень добром знакомстве. Тем не менее общение с ним наполняет меня радостью и восхищением. Этот человек умеет озарить остальных светом своего разума. Мне бы следовало проконсультироваться с ним относительно отравлений, – снова повторил доктор.
Внезапно вскочив на ноги, он испустил огорченный возглас:
– Черт возьми, я же забыл налить нам по стаканчику настойки!.. Бланш мне этого никогда не простит. Прошу вас, позвольте мне исполнить эту домашнюю обязанность, до завтра это ни в коем случае не может ждать.
* * *
Оставшись один, Ардуин принялся внимательно разглядывать большую комнату, в которой обедал несколькими неделями раньше. А скорее всего целую вечность назад. Уютная комната, обставленная с хорошим вкусом. Толстые ковры покрывают глиняный пол цвета охры, обычный в этих краях, красивые серванты темного дерева, длинный стол, окруженный скамейками. Богатая меблировка, но, что свойственно доктору, без малейшего намека на хвастовство.
Антуан Мешо вернулся, двигаясь мелкими шагами, сосредоточенно сжав губы и со всеми предосторожностями держа перед собой два керамических стакана.
– Я ужасно боюсь их опрокинуть, – пояснил он. – Берта мне все уши прокричит.
Ардуин вспомнил о громогласной кухарке, глухой и с ногами, скрюченными от старости и болезней.
В молчании они выпили по стакану настойки, благоухающей мятой с мальвой и сдобренной медом. Время уже торопило, поэтому Ардуин задал тот вопрос, который волновал его больше всего:
– На какую неуверенность вы намекали?
– Я ухаживал, а точнее, следил за обоими Франсуа и маленьким Гийомом. Но я не заметил у них на деснах синей каймы вокруг зубов. Насчет Гийома я в этом настолько уверен, что положил бы руку в огонь
[117].