Пять вечеров с Марлен Дитрих - читать онлайн книгу. Автор: Глеб Скороходов cтр.№ 24

Я бы не допустила этого, объяснила их неэстетичность. И смогла бы его отговорить от его ужасной политики, объяснила бы, какие ценности хранит Европа, что нельзя бесцеремонно вмешиваться в жизнь художника, который творит ежедневно и не знает перерывов, оставаясь в небесах, как ласточка, которая, по закону мудрой природы, должна никогда не приземляться – иначе она не взлетит и ее ждет конец…

Впрочем, не так уж и необходимо умение ораторствовать и убеждать. Не стоит недооценивать силу женщины, особенно в постели.

Фаина Раневская, если ее спрашивали, кто из режиссеров оказался ей ближе всего, отвечала:

– Только один – Михаил Ромм. С ним я начала кинокарьеру, он сделал и мой лучший фильм «Мечта».

Марлен Дитрих, отвечая на тот же вопрос, называла два имени. Ну, конечно, прежде всего Джозефа фон Штернберга и – никто не угадает! – Билли Уайлдера.

Уайлдер, приехав в Голливуд в 1934 году, после того как на его родине воцарились нацисты, сделал широко известные ленты, в их числе драмы «Потерянный уик-энд», «Сансет бульвар», комедии «Некоторые любят погорячее», «Сабрина», «Квартира», детектив «Свидетель обвинения». Он – неоднократный лауреат «Оскара», его работы показывали и у нас, но с Марлен он поставил всего два фильма. Впрочем, и Ромм с Раневской тоже два. Но вот, что характерно: на выборе лучшего и в том и в другом случае сказались взаимоотношения актрис с режиссерами.

Уайлдер относил Марлен к кругу самых близких друзей. В доме, где он жил, всегда была наготове для нее комната для постоянного или временного проживания. Его семья обожала Марлен, особенно если она говорила по-немецки. Желание общаться на родном языке настигало каждого, кто жил когда-то в Германии. Телефонные беседы Марлен с Билли длились часами и только на немецком. В компаниях они набрасывались друг на друга, начиная обсуждать все проблемы, в том числе и сугубо домашние, на языке Гёте.

– Без немецкого я задыхаюсь, – признавалась Марлен и, читая без перевода стихи немецких поэтов гостям Билли, не понимавших в этих стихах ни слова, призывала: – Слушайте музыку стиха! Это неповторимо!

Гости слушали и аплодировали ей – артистизма Марлен было не занимать.

Билли говорил, что Марлен обладает неоценимым даром дружбы, умеет без афиширования принять на себя часть забот друзей и помочь им так, будто она ничего и не делала. Он считал ее к тому же блистательным психоаналитиком, оттого, мол, и поступала ее помощь вовремя, незаметно и была всегда именно той, в которой нуждались. Билли не раз повторял:

– Для меня Марлен – мать Тереза, такая же сердобольная, только с красивыми ногами.

Но с предложениями сниматься у него он к ней никогда не приставал. Только до 1945 года. Именно тогда, после долгого перерыва, он побывал в родном Берлине. Руины города, где каждый камень был ему знаком, настоятельно требовали рассказать о них. И Марлен сразу представилась героиней будущего фильма. Берлин и Марлен. Кто мог лучше представить лицо города, что пытается выжить и жить, чем его коренная обитательница Марлен Дитрих.

Он видел ее поющей в ночном подвальчике, кроме которого от дома ничего не осталось. Она поет перед американскими солдатами, стараясь забыть о времени, когда она блистала на лучшей сцене театра с совсем другим репертуаром, – и то и другое прекрасно ляжет на сюжет! Но самого сюжета еще не было – он крутился где-то рядом, но ухватить его никак не удавалось. При первой же встрече с Марлен Билли спросил ее:

– Будь честной, ты ведь долго была на фронте, скажи, с генералом Эйзенхауэром тебе пришлось переспать?

– Чего ради?! – ответила она. – Ведь он не был на передовой.

Ее наивность, наивность семнадцатилетнего подростка с романтической душой, восхищала его. Этим, фантазировал он, и объясняется разница между ее внешностью и сущностью. Ей приходилось играть фатальных женщин, воровок, проституток, хотя в действительности она – сестра милосердия, домашняя хозяйка, любящая стоять у плиты и прийти на помощь каждому, кто только ее позовет.

Но от предложения сыграть в замыленном Билли фильме «Зарубежный роман» она категорически отказалась:

– Ну и что же, что ты наснимал километры пленки в разрушенном Берлине. Найдешь кого-нибудь другого, кто с удовольствием согласится изображать на этом фоне женщину с нацистским прошлым. Любого! Меня – никогда. Категорически и бесповоротно!

Но Билли Уайлдер – режиссер из тех, кто отступать не привык. Он начал на Марлен планомерную и длительную атаку. Говорил о трудностях жизни, доставшихся на долю тех, кто пережил войну в фашистском городе, переходил от общих рассуждений к конкретным примерам, убеждая, что героиня его будущего фильма Эрика фон Шлютоф – кусок сыра, на который как раз и ловят видного нациста. Таким образом, Эрика является своеобразным борцом с нацизмом! И не надо забывать, призывал он, я собираюсь снять комедию. Новый порядок, кричащий о своем предстоящем тысячелетии и мгновенно рухнувший вместе с Гитлером и его кликой, разве не достоин сатирического осмеяния?! Смех покончит с обломками нацистской доктрины. А она может и воскреснуть! Ты понимаешь всю значимость нашего фильма?!

Восхищенная красноречием Билли, Марлен поняла главное: от роли в его фильме не отвертеться.

Да и то сказать, в «Зарубежном романе» стараниями Билли она предстала в полном блеске. Три новых песни Фридриха Голлендера (куда без него) – «Черный рынок», «Иллюзии» и «Руины Берлина», злободневнее которых никогда в ее репертуаре не было, полные грусти по прошедшему и иронии над тем, что пришло ему на смену, стали основой фильма, каркасом, на котором держится сюжет.

«Не будь в фильме Марлен с ее тоской и сарказмом – и картина бы разлетелась на осколки, которые не собрать!» – написал один из рецензентов.

Лента полна остроумных реплик, направленных не только против прошлых, но и нынешних блюстителей морали, вызывающих комедийные взрывы смеха у зрителей и упреки критиков, посчитавших, что режиссер допустил явный перебор злорадства над теми, кто сумел избежать гибельных пределов фашизма.

Билли дал Марлен лучший монолог, раскрывающий психологию основных героев фильма:

– Вы должны понять, что произошло с нами. Мы все превратились в животных, и единственный оставшийся у всех нас инстинкт – это инстинкт самосохранения. Десятки раз я пережила бомбежку, когда вокруг меня все рушилось и летело в тартарары, – моя страна, мои пожитки, мои убеждения. Но я выжила. Что, по-вашему, быть женщиной в городе, когда в него ворвались русские! Но я выжила…

И в таком монологе – ни нотки пафоса, только – ирония, грустная улыбка и скепсис. Актриса умела делать это.

В конце концов героиня Марлен Эрика проигрывает, выполнив свою функцию подсадной утки, не может удержать возле себя сексуально озабоченного американского солдата, он уходит с другой, а ее отправляют на перевоспитание в трудовой лагерь.

И тут те самые финальные фразы, за которые платятся большие деньги. Марлен-Эрику по дороге в лагерь, где ей придется трудиться, сопровождает эскорт из пяти бравых юношей – один лучше другого. Подтянув у них на глазах юбку повыше и обнажив свои чудо-ноги, она дарит им обнадеживающие улыбки, пред которыми трудно устоять, и говорит, не переставая улыбаться, вроде бы ничего не значащие слова: