Пока мы обсуждали план действий в кабинете начальника, нам доложили, что все заключенные вышли из бараков и стоят на центральной площади, вооруженные дрекольем и кирпичами, и вызывают начальство. Я обращаюсь к прокурору и прошу его пойти вместе со мной для переговоров с заключенными. Прокурор говорит, что при такой ситуации он не может рисковать своей жизнью, у него семья.
«У меня тоже – семья, жена, трое детей, но действовать-то надо, тем более, что мы не знаем, что сделали с заложником-замполитом», – ответил я. Прокурор не пошел.
Тогда я взял четырех сотрудников-добровольцев из оперсостава и охраны, разрешил им взять пистолеты (в зону по инструкции ходить не разрешалось), предупредил их, что без моей команды оружие не применять.
Весь контингент лагеря был на площади. Заключенные стояли стеной метров 45–50. Я вышел из вахты и с группой добровольцев направился к заключенным. Они двинулись к нам навстречу. Действительно, в руках у многих были колья, камни и осколки кирпича. Подойдя метров на двадцать пять, я во весь голос закричал «Стоять!»
После моего крика в нас полетели колья и камни. Тогда я повторил свое требование. Затихли. Я представился, сказал, что специально приехал разобраться с причинами ЧП, так как раньше это подразделение было на хорошем счету.
– С толпой разговаривать не буду. Приказываю выделить пять человек для переговоров, которых через час буду ждать на вахте.
– Заложников хочешь взять? Не выйдет! – и вновь в нас полетели палки.
Я ринулся шагов на пять вперед и закричал:
– Если вы не прекратите бунт, я введу войска и всех вас будет судить военный трибунал. Жду вашу делегацию на вахте через час!
Мы повернулись и ушли.
Ждем час – делегации нет. Ждем другой. Прокурор говорит: не придут! Ничего, наберемся терпения, я уверен, придут, тем более, что скоро обед, а им надо хлеб получать, его в зоне нет.
Вошел вахтер и доложил, что к вахте идут пять заключенных. Я приказал приготовить пять кружек чаю с сахаром и белым хлебом.
Вошли, как видно, опытные в жизни и в таких делах здоровенные мужики. Вообще, как я убедился большинство заключенных хорошо знали законы и нормативные акты, касающиеся их содержания в лагерях и колониях. Чай пить стали только после уговоров. Затем перешли к делу. Оказывается, новое большое пополнение поместили в холодный барак, используемый под «клуб». Клуб не отапливался, а был сильный мороз. Произвольно заключенные стали разбредаться по теплым баракам. Один из надзирателей, протестуя против этих самовольных действий, вступил в драку и был убит поленом. Но помощь пришел замполит, которого заключенные связали и упрятали. Кроме того, прибывших не покормили, не дали даже чая и сахара по положенной норме.
Видя, что они совершили «мокрое дело», убив надзирателя, матерые организаторы подбили значительную часть лагеря на попытку массового побега через проволочное ограждение, рискуя жизнью, так как на вышках стояли стрелки охраны. Были и другие законные и незаконные претензии.
Мы условились, что через два часа все собираются в этот злополучный клуб, где я изложу свои соображения и решения о данной ситуации в присутствии прокурора.
Мы пришли в клуб, который был битком набит заключенными, люди стояли даже в проходах. Начальник надзорсостава по ранее данному указанию дал команду «Встать!» и отдал мне рапорт. Я крикнул «Прошу садиться!» На сцене стоял стол, покрытый красной материей. Мы с прокурором сели. Начальника лагеря я не взял сознательно и правильно сделал.
Обращаясь к заключенным, я сказал, что прежде, чем вести переговоры, сюда надо доставить заложника-замполита. Без него собрание не открываю.
Наступило долгое молчание. Видимо, заключенные не ожидали такого начала. Тогда один здоровенный верзила из вновь прибывших позвал кого-то и сказал: «Приведите!» Через несколько минут появился щуплый и дрожащий от страха обросший щетиной замполит лагеря. При виде его заключенные заулыбались: вид у него был, действительно, неважный.
После этого я сказал, что нормативные требования заключенных будут удовлетворены. А что не законно, что не положено – того не будет.
– По факту убийства и массового прорыва с попыткой к бегству виновные будут наказаны, для чего прокурором возбуждается уголовное дело. Вы сами должны понимать, что совершили преступление, которое не может оставаться безнаказанным. Второе. Завтра все как один выходите на работу. Отказники будут наказаны и отправлены в карцер. Все ясно?
В ответ раздались отдельные выкрики, недовольные бормотания.
– Хорошо. Тогда все – на обед, а если у кого какие будут вопросы, я приду к вам в столовую.
– Гражданин полковник, разрешите мне слово сказать от имени всех нас?
– Слушаю вас, – отозвался я.
– Уберите начальника лагеря. Не уберете – убьем.
Такая злобная откровенность меня озадачила.
– В чем дело? – спросил я прилично одетого на вид и неплохо выглядевшего заключенного.
– Во-первых, он в своем кабинете с помощью надзирателей бьет нас за малейшую провинность и приучает к этому же надзирателей. Не зря один из них и погиб. Во-вторых, он – обещалкин. Наобещает сто пудов, но никогда наши просьбы не выполняет. С нами всегда груб. Незаконно сажает в карцер. По-человечески никогда не разговаривает, только кроет матом и этим озлобляет всех. Полную норму продуктов мы не получаем. Знаем, что процветает воровство. Мы свои нормы хорошо знаем. Поверьте мне, я говорю не зря, это могут подтвердить все заключенные.
– Хорошо, – сказал я. – Это – серьезные обвинения, и я постараюсь разобраться.
Вернувшись в кабинет начальника лагеря, я заявил ему:
– Теперь понятно, почему вы не пошли с нами в зону к заключенным. Они действительно могли вас убить и для этого у них есть все основания. Кто вам дал право избивать заключенных? Кто вам дал право сажать их за пустяки в карцер? Вы будете строго наказаны. Я вызываю из Кемерово комиссию для проверки всей вашей работы и состояния содержания заключенных в лагере. От работы вас отстраняю без права выезда и до окончания работы комиссии. Дела сдайте замполиту, хотя и он – не подарок. Вашу судьбу будет решать комиссия.
Вот такие факты имели место, а возникали они из-за преступно-халатного отношения к заключенным, их нуждам, из-за бездеятельности, барского чванства и издевательства некоторых начальников лагерных подразделений.
Правда, все же это были у нас единичные случаи, когда виновниками ЧП были руководители лагерей. Больше возмутителями спокойствия были все же матерые рецидивисты с огромными сроками, которые группировались и под угрозами заставляли бастовать и не выходить на работу, придумывая незаконные требования и претензии к руководству.
По долгу службы мне приходилось бывать в тюрьмах и лагерях, встречаться с закоренелыми уголовниками-рецидивистами, для которых, как они сами считали «тюрьма – это дом родной». Вели они себя дерзко и, как правило, содержались в лагерях строгого режима или в тюрьме. Например, будучи в лагере, в Кузнецке, я выслушал доклад о том, что в карцер водворен преступник, по которому ведется следствие: убийство своего друга садистским способом. Зайдя в карцер, я увидел одетого в майку красивого парня. Внешне никогда бы не подумал о нем, что этот сильный, мускулистый парень мог быть убийцей-садистом, нанесшим своему другу 72 раны отточенным напильником.