– Кроме Дэниелы, ты еще с кем-нибудь разговаривал?
Райан.
– Нет.
– Уверен?
– Да. Мы вернулись в ее квартиру и оставались там вдвоем до…
– Ты должен понять – этому центру мы посвятили все. Твоей работе мы посвятили все. Любой из нас отдаст жизнь, если потребуется его защитить. Любой, включая тебя.
Выстрел.
Черная дыра между глазами.
– Мне горько видеть тебя таким, Джейсон. Сердце разрывается.
В голосе Вэнса искренняя горечь и сожаление.
Горечь и сожаление в его глазах.
– Мы были друзьями? – спрашиваю я.
Он кивает и крепко, словно сдерживая волну эмоций, сжимает зубы.
– Мне только трудно понять, как убийство кого бы то ни было ради защиты центра может быть приемлемо как для тебя, так и для других, – добавляю я.
– Тот Джейсон Дессен, которого я знал, никогда бы и не подумал о том, что случилось с Дэниелой Варгас. Я, конечно, не говорю, что ему это понравилось бы. Никому бы не понравилось. Меня от такого просто тошнит. Но он согласился бы, что так надо.
Я качаю головой.
– Ты забыл, что мы построили вместе.
– Так покажи.
* * *
Мне позволяют умыться, дают новую одежду, кормят.
После ланча мы с Лейтоном спускаемся в служебном лифте на подземный уровень четыре.
Когда я в прошлый раз проходил по этому коридору, он был обшит пластиком, и тогда я понятия не имел, где нахожусь.
Мне никто не угрожает.
Никто не говорит, что мне запрещено выходить.
Но я уже заметил, что мы с Вэнсом почти не остаемся одни. Где-то неподалеку постоянно маячат двое мужчин, которые держатся как полицейские. Я помню их еще по первому вечеру.
– Основных уровней четыре, – говорит Лейтон. – На первом – спортзал, рекреационная, столовая и несколько спален. На втором – лаборатории, «чистые комнаты», конференц-залы. Третий подуровень отведен под конструирование. На четвертом – изолятор и центр управления.
Мы приближаемся к внушительной двойной двери, за которой, судя по ее грозному виду, вполне могут храниться государственные секреты.
Вэнс останавливается у сенсорного экрана на стене, достает из кармана ключ-карту и подносит ее к сканеру.
– Имя, пожалуйста, – говорит компьютеризованный женский голос.
Мой спутник наклоняется к экрану:
– Лейтон Вэнс.
– Пароль.
– Один-один-восемь-семь.
– Голосовая идентификация подтверждена. Добро пожаловать, доктор Вэнс.
Я вздрагиваю от резкого звона зуммера, эхо которого убегает, стихая, по коридору.
Дверь медленно открывается.
Я вхожу в ангар и в падающем из-под высокого потолка свете вижу куб цвета орудийного металла со стороной в двенадцать футов.
Пульс резко ускоряется.
Я смотрю и не верю своим глазам.
– Красавец, да? – спрашивает Лейтон, заметив, должно быть, мое состояние.
Не то слово!
Сначала я думаю, что гудение внутри ангара как-то связано с освещением, но потом понимаю – нет, тут что-то другое. Гул такой глубокий, что отдается в крестце, словно ультранизкочастотная вибрация тяжелого, массивного двигателя.
Как будто загипнотизированный, я подхожу к боксу.
Никогда и не мечтал даже, что увижу его, так сказать, во плоти и в этом масштабе.
Вблизи поверхность совсем не гладкая, и свет отражает так, что она кажется многогранной, почти полупрозрачной.
Лейтон указывает на сверкающий под лампами идеально чистый бетонный пол.
– Вот здесь тебя и нашли. Ты был без сознания.
Мы медленно обходим куб.
Я протягиваю руку, провожу по его поверхности пальцами.
Холодная.
– Одиннадцать лет назад, после того как ты получил премию Павиа, мы пришли к тебе и сказали, что у нас есть пять миллиардов долларов. Можно было бы построить космический корабль, но мы отдали деньги тебе. Чтобы посмотреть, чего ты способен достичь, располагая неограниченными ресурсами.
– Мои работы здесь? – спрашиваю я. – Мои записи?
– Конечно.
Мы доходим до дальней стороны бокса.
Лейтон ведет меня дальше, за угол.
На этой стороне в кубе вырезана дверь.
– Что внутри? – спрашиваю я.
– Посмотри сам.
Основание дверной коробки находится примерно в футе от пола ангара.
Я поворачиваю вниз ручку, толкаю дверь и уже делаю шаг…
Вэнс кладет руку мне на плечо.
– Дальше нельзя. Ради твоей же безопасности.
– Это опасно?
– Ты вошел в него третьим. Еще двое вошли после тебя. Пока что вернулся только ты один.
– Что случилось с остальными?
– Мы не знаем. Использовать внутри записывающие устройства не получается. Единственный отчет, на который можно рассчитывать на данном этапе, – это рассказ кого-то, кому удастся вернуться. Как тебе.
Внутри бокса пусто, неприглядно и темно.
Стены, пол и потолок изготовлены из того же, что и снаружи, материала.
– Звуконепроницаемый, герметичный, защищенный от ионизирующего излучения и, как ты, возможно, уже догадался, генерирует сильное магнитное поле, – говорит Лейтон.
Я закрываю дверь и слышу, как внутри срабатывает запирающее устройство и штифт замка становится на место.
Смотрю на куб и как будто вижу восставшую из мертвых неосуществленную мечту.
Мне было около тридцати, когда я работал с подобием такого вот куба. Только тот имел сторону длиной в один дюйм и предназначался для помещения макроскопического объекта в суперпозицию.
Или в «кошачье состояние», как говорим иногда с претензией на юмор мы, физики.
Речь, разумеется, идет о коте Шредингера, знаменитом мысленном эксперименте.
Представьте, что внутри герметично закрытого стального ящика находятся кот, колба с ядом и радиоактивный источник. Если внешний сенсор регистрирует радиоактивность – в данном случае распад атома, – колба разбивается, и высвободившийся яд убивает кота. При этом шансы на то, что атом распадется или не распадется, равны.
Остроумный способ связать два мира: наш, классический, и субатомный.
Копенгагенская интерпретация квантовой механики предлагает следующее: до момента вскрытия ящика, до непосредственного наблюдения, атом пребывает в суперпозиции неопределенного состоянии распада и нераспада. Что означает, в свою очередь, что кот одновременно жив и мертв.