2. Три раза в неделю смотреть на закат.
3. Выждать год, прежде чем принимать новое решение.
Часть третья
11
Любовь
Прежде чем войти в приемную психолога, я заглядываю в туалет, чтобы посмотреться в зеркало. На мне блейзер, прямые брюки и туфли на шпильке. Я смотрю на свое отражение и думаю, что следовало одеться по-другому. Я похудела, и брюки болтаются на мне, как на плоском картонном манекене. Блейзер буквально поглощает меня. Он скрывает мои руки, а манжеты брюк волочатся по полу, полностью закрывая туфли. Я не выгляжу взрослой женщиной. Я похожа на ребенка, притворяющегося взрослым. Я наклоняюсь к зеркалу, чтобы лучше рассмотреть свое лицо. Щеки ввалились, глаза тусклые, серость кожи не скрывает даже косметика. А мои волосы! Господи, мои волосы! Я трогаю их, чтобы еще раз убедиться, что волосы Рапунцель остались в прошлом. Так и есть. Они исчезли.
Несколько недель назад мне безумно захотелось подстричься. Вечером накануне встречи с психологом я написала подруге Карен, чтобы поделиться с ней своими планами. Она ответила шуткой: «Понимаю! Ты пытаешься спасти свой брак, став менее привлекательной? Отличный план!»
В ответ я написала: «Ради всего святого! Я не пытаюсь стать менее привлекательной. Я пытаюсь стать самой собой. Почему у всех нас должны быть одинаковые волосы, Карен? Кто решил, что для привлекательности нам нужны эти прически Барби? Кто решил, что мы должны быть привлекательными? Я даже не знаю, что пытаюсь привлечь, тратя свое время и деньги! Я так давно стараюсь соответствовать имиджу, считающемуся на данный момент самым стильным, что уже не знаю, как выгляжу на самом деле. Я пытаюсь понять, кто я под этим обликом. И кстати, я не пытаюсь спасти свой брак. Мой брак – дерьмо. Я либо вступлю в новый, либо вообще останусь одна – вот единственно возможные варианты. И эта стрижка ни с кем не связана. Это только для меня. Я – как Торо. Я пытаюсь свести свои потребности к минимуму, чтобы понять, где начинается моя личность, где мое начало. Я возвращаюсь к началу. Я забуду все, что мучило и злило меня. Я не хочу в конце жизни понять, что никогда не знала саму себя».
Через двадцать минут Карен ответила: «Отлииииично! Надеюсь, несчастному парикмахеру ты не собираешься этого говорить? Он не выдержит. ПОДСТРИГИТЕ МЕНЯ, КАК ТОРО! Класс! Ты в себе, Гленнон?»
«Не знаю», – ответила я. Я действительно не знала.
На следующее утро я отправилась в парикмахерскую, уселась в кресло своей подруги Джессики и сказала:
– Срежь это все, Джесс. Я хочу короткую стрижку. Максимально короткую.
Реакция Джессики была вполне предсказуемой. Она бросила ножницы и буквально закричала:
– Нет! Ни за что! Зачем?! Твои волосы! Мы так старались сделать их красивыми! Многие готовы убить ради таких волос! Это все из-за Крейга?!
– Нет! Не знаю… Думаю, все дело во мне… Мне просто… Мне нужно увидеть себя.
Джессика смягчилась:
– Ну, хорошо. Мы сделаем это. Может быть, журнал полистаем, чтобы выбрать стрижку?
– Нет! – слишком громко ответила я. – Нет. Я не хочу быть похожей на кого-то другого. Сделай так, как тебе нравится. Я тебе доверяю. Просто подстриги меня.
– Хорошо, – кивнула Джесси.
Она начала стричь, и через двадцать минут мои длинные волосы, над которыми я тряслась так, словно это было величайшее сокровище, лежали на полу. Увидев, как они падают и перестают быть частью меня, я испытала ужас – но одновременно и чувство свободы. Я больше не хотела быть Рапунцель. Я не хотела, чтобы кто-нибудь забирался по моим волосам, чтобы добраться до меня. Когда Джессика закончила, я посмотрела на себя и пришла в восторг и ужас одновременно. Первой мыслью было: «Я больше не красива». А потом: «Может быть, так и надо. Мне нужно испытать что-то другое». Джессика молча смотрела на меня. Ее лицо было очень сосредоточенным. Она положила руки мне на плечи, и я выпрямилась. Я чувствовала, она пытается сказать мне, что все понимает и поддерживает меня. Глаза мои наполнились слезами. Потом я увидела слезы в глазах Джессики.
– Что скажешь, Джи? – спросила она. – Может быть, покрасим их? Хочешь стать платиновой блондинкой?
– Нет, – ответила я. – Все хорошо. Мне нравится. Это именно то, что я хотела. Я хочу выглядеть так, как выгляжу сейчас.
– Ты очень красивая… Сильная…
– Спасибо, – прошептала я.
Я оплатила счет и поехала домой. Когда я вошла, мои девочки играли на полу. Они бросились ко мне, заплакали, стали трогать мою голову.
– Что ты сделала, мамочка?!
Похоже, я нарушила правила.
Но сейчас, когда я смотрю на свою короткую стрижку, исхудавшее тело и одежду не по размеру, мне становится ясно, что Джессика мне льстила. Я вовсе не сильная. Я просто сменила один экстремальный костюм на другой. Из Рапунцель я превратилась в чудовищного Питера Пэна. Я достаю из сумочки губную помаду и подвожу губы. Теперь я похожа на Питера Пэна с губной помадой. Я чувствую, как внутри закипает ярость. Почему мне так трудно быть самой собой? Я смотрю на эту словно сделанную из картона болезненную женщину с короткой стрижкой и красными губами, и у меня начинает кружиться голова. Я немного откашливаюсь, чтобы услышать хоть какой-то звук, чтобы доказать себе, что эта женщина в зеркале – я. Звук собственного голоса меня успокаивает, и я откашливаюсь еще раз. Я здесь. Я выгляжу странно, но внутри я – действительно я.
* * *
Я подхожу к секретарше, потом усаживаюсь в углу приемной и начинаю планировать разговор. Я уже бывала у психологов, когда родителям стало известно, что у меня булимия. Цель у меня всегда была одной и той же: раскрыть ровно столько, чтобы меня оставили в покое. Если я могла оставаться больной, сохранить свое пищевое расстройство, то считала, что одержала победу. Сегодня я чувствую себя иначе. Я хочу быть здоровой. Но я не знаю, как это сделать. Я чувствую, что у меня падает сердце, и пытаюсь самостоятельно выполнить сложную операцию. Мне нужно лечь и позволить другому человеку поработать над моей жизнью. Я пришла сюда не для того, чтобы настаивать на том, что у меня все в порядке. Я должна сказать правду. Если бы у меня был маленький белый флаг, я бы его подняла. Вот она – я! Пожалуйста, скажите, что мне делать! Пожалуйста, пусть окажется, что эта женщина, с которой я собираюсь встретиться, знает, что мне нужно делать.
Дверь открывается, и в приемной появляется женщина в современном белоснежном брючном костюме. Я тут же прихожу в себя. Женщина взглядом ищет меня, а я в это время изучаю ее. Взгляд у нее такой же стильный, как и костюм. Я бы назвала его скорее профессиональным, чем теплым. Эта женщина хочет сразу перейти к делу. На ней нет макияжа, и я начинаю думать, что мы с ней родственные души. Это странно, ведь на мне тонна косметики. Я считаю себя женщиной, которая не нуждается в косметике и не заботится о макияже, но еще не привыкла к этому. Я смотрю на психолога и понимаю: она мне нравится, но я ее боюсь. Я опускаю свой невидимый белый флаг. Мне больше неважно, что она не знает, что мне делать. Я понимаю, она это точно выяснит. А что, если я ей все расскажу, и она решит, что мне нужно уйти от Крейга? Или скажет, что я должна остаться? Мне и хочется получить точные ответы, и страшно. Я не готова к этому.