Рычащие птицы. Комментарии к будням - читать онлайн книгу. Автор: Даниэль Глаттауэр cтр.№ 17

Кто видел меня плавающим, скажет, что я вру. Но ведь можно когда-то и покончить с какими-то главами из своей жизни, разве нет? Вот здесь и сейчас я покончу с надувными, важными и напыщенными матрацами. Да, в детстве они могли быть страстью. Любовью они не были никогда. Привязанность к ним была односторонней (то к красной, то снова к синей стороне). Они пахнут комиксами про собаку Бесси, уксуснокислым глиноземом и жженым каучуком, скудно умащенным дешевой «Нивеей», как и мое тело, но из нас двоих у матраца всегда была более толстая кожа. И он никогда не принадлежал мне одному. Мне всегда приходилось делить его с моим старшим братом и защищать от жестоких врагов на озере. Сотни раз я на нем разлагался, сотни раз я под ним утопал. Если бы не он, то уровень воды в озере Вертерзее сегодня был бы выше как минимум на миллиметр. К счастью, вода в нем была питьевой, иначе бы этот текст никогда не возник.

Впоследствии мы с матрацем прожили вместе еще несколько лет. То были недели, предвосхитившие его досрочный выход на пенсию. Он был, как правило, прозрачным розовым и стоил доступное число драхм. Он защищал меня от песка и камней, а в море избавлял от забирающих все силы движений. Его прибивало к берегу, как потерпевшего кораблекрушение, а я дрейфовал вместе с ним в не слишком открытом море. Он щекотал меня водой по ребрам, а в остальном оставлял меня в покое. Со спортом мы оба не имели ничего общего.

В конце каждого отпуска я нарочно забывал его на пляже. Я ни разу не выпускал из него воздух. Думаю, я терпеть его не мог.

В каждом живом (пусть даже очень хрупком) существе бьется что-то вроде сердца. И даже если оно наполнено кровью предыдущей жертвы, все равно и комар имеет право на существование. Тем более, что больше самого себя ему не высосать. Мы должны дать ему пожить пару недель. Так уж решила природа, наверное, у нее на то были причины. И коли мы заговорили о приличиях и морали: разве несправедливо убить комара? Он может защититься? Нет. Он может спастись бегством? Нет. (То есть да, но он этого не делает, потому что у него нет мозгов.)

Ну вот, например, как мы поступаем с животными? Мы им указываем границы приличия. Если собаке нельзя в дом, мы закрываем перед ней дверь. Если у садовой утки-кряквы весь клюв красный, а на грядке земляники съедены все ягоды, мы строим ограду. Если куница прогрызла тормозной шланг, э-э-э… Мы сдаем машину в ремонт.

Да, и если комары ночами призывают нас к кровавому жертвоприношению, мы натягиваем вокруг кровати сетку – и им приходится оставаться снаружи (если они не притаились под подушкой, поджидая нас). Конечно, они изведутся, жужжа своими крыльями, но это не издевательство над животными, а как раз наоборот: зачастую те вещи, которые так близки, но недосягаемы, как раз и дороги нам больше всего. Так комары учатся воздержанию до тех пор, пока не погибнут от жажды вблизи полных кровеносных сосудов. Но если им удастся дожить до утра, ну, тогда уже – хлоп!

Готовить на гриле в декабре – я за, я тут как тут, я бы даже откопал ради этого свою фиолетово-бирюзовую пеструю гавайскую рубашку. Слышать стрекот гриля ^[43] в январе – с этим бы мы снова предоставили природе подобающее ей переживание. Присутствовать на представлении драмы Грильпарцера ^[44] на дымящейся сцене театра у озера в феврале – да ради этого я бы перепрыгнул через три собственные тени. (Сцена на озере, южный ветер отан ^[45] и Грильпарцер.) Собирать урожай винограда в марте – да только из-за одного этого стоило стать виноградарем. Купаться в апреле в прогретом до 26 градусов Оттенштайнском водохранилище, а для охлаждения встать дома (в Цветле, некогда бывшем полюсе холода) под освежающий душ – да хоть сейчас. В мае подсчитывать дождливые дни (точнее, вознамериться подсчитывать) и в итоге выйти на суммарные полтора часа – на это я дал бы себя уговорить. В июле забыть об отдыхе в деревне и, начиная с полуночи, на семь часов подключаться к биологически расщепляемому, стойкому к вирусу гриппа, охлаждаемому агрегату сна – на это я бы в целях научного эксперимента пошел бы. В августе наплевать на духоту и снова запустить весну – это могло бы стать новой целью жизни. Жаркое цветение абрикосов в лучистом сентябре. Свежий вишневый пирог в согревающем октябре. Тыквенная чаша для крюшона к форели на свежем воздухе в теплом ноябре, не знающем туманов.

Не хватает только июня. Что делать в июне? Топить? Верно ли я понял: ТОПИТЬ В ИЮНЕ? Вы имели в виду: НАТОПИТЬ? Извините, тогда бы мы произвели переворот на всем континенте!

Если бы люди меньше говорили о погоде, то они вообще говорили бы на треть меньше, это бы улучшило экологическую обстановку. (Кроме того, такие люди, как я, могли бы тогда больше писать о погоде.) Драматургически заманчивым было бы ввести, скажем, «день без разговоров о погоде». Это могло бы быть инициативой Министерства образования для развития речевой культуры и повышения уровня рождаемости за неимением материала для разговоров.

Тогда на скамейке в парке могла бы разыграться такая сцена.

А.: Приветствую вас, дорогой сосед, что скажете про этот чудесный день?

Б.: Что значит «чудесный»?

А.: Я имею в виду, что уже ведь осень, а все еще… (Смолкает.)

Б.: Все еще можно сидеть на скамейке! Да, скамья приятная. Деревянная скамья!

(Оба разглядывают скамью. Пауза.)

А.: Ведь лето нынче было…

Б.: Что вы имеете в виду?

А.: Это… э-э-э… настоящее культурное лето. Много мероприятий, в том числе и под открытым небом, потому что…

Б.: «Потому что» что?

А.: Потому что там были сцены.

Б.: Правильно. Под открытым небом строят все больше сцен.

А.: Из дерева.

Б.: Из хорошего, стойкого дерева.

(Пауза.)

А.: Нынче наверняка будет суровая зи…

Б.: Что-что?

А.: Суровая… э-э-э… зимняя ароматизация из ресторанных кухонь. У меня на нее аллергия.

Б.: Поэтому вы здесь и сидите?

А.: Да, можно сказать. А вы почему здесь сидите?

Б.: Чтобы поймать последние солнечные лучи…

(Б. осекается, А. злорадно смеется, к ним подходит В. в форме).

В. (обращаясь к Б.): Я слышал, вы сказали «последние солнечные лучи»? Ваши документы, пожалуйста.

А.: Да, господин погодный инспектор, он сказал «последние солнечные лучи», я могу это засвидетельствовать.