– Да это какая-то сорная яма, где же храм и дом?
Она не смягчилась и тогда, когда ей показали несколько обломков колонн и остатки фундамента римского дома, по которым ясно видно было расположение комнат; сохранились и приспособления для отопления и части мозаичного пола. Все это было слегка присыпано землей в ожидании того дня, когда, в разобранном виде, будет отправлено в музей в Тунис.
– Почему именно туда? – спросил Риккардо.
– Потому что этим Си-Измаил обусловил свое участие, в половинных размерах, в расходах по раскопкам, – ответил Сан-Калогеро, быстро проходя дальше.
Он хотел показать своим гостям кое-что поинтересней.
Он окликнул десятника-араба с умным лицом и волосами цвета песка, и тот повел их вверх по холму, к тому месту, где произведены были последние раскопки. Там перед ними действительно открылся скелет храма, с двойным рядом колонн, со ступенями, вытертыми ногами богомольцев две тысячи лет тому назад. Было что-то от вечности в этих молчаливых камнях, снова из недр земли выглянувших на свет божий: вокруг них кружились, жужжа, дикие африканские пчелы, прямые потомки тех пчел, что две тысячи лет тому назад кружились над цветами, украшавшими жертвенные асгари.
– Не это ли ваше великое последнее открытие? – спросила Джоконда.
– Нет, над этим мы работали неделями. Наша ценнейшая находка лежит там, – он указал влево.
Они направились туда. Несколько взволнованных рабочих стояли подле целого сооружения, с блоками и воротом.
По предложению Сан-Калогеро, Джоконда заглянула в яму и увидела какой-то обломок мрамора, наполовину закрытый мешками и перевязанный.
По данному знаку, ворот был приведен в движение. Посетители с удивлением смотрели, с каким трудом вытаскивается на поверхность земли сравнительно небольшой кусок мрамора. Солнце потоками заливало вспотевших арабов-рабочих, натянутые веревки, свежевзрытую землю. Наконец веревки ослабели, и тяжелая ноша легла на песок. Лицо Сан-Калогеро все засияло, как у мистика, которому является видение.
Арабы возбужденно перебрасывались словами и славословили Аллаха.
– Откройте! Откройте ее! – крикнул кто-то.
Один из арабов, с помощью Сан-Калогеро, перерезал веревки и отбросил мешки. Перед ними лежала белая, слегка стилизованная фигура обнаженной женщины. Плоские груди, на лбу старомодные кольца. Ноги и одна рука были отбиты. Другая рука прижимала к груди рыбу и голубку. На губах змеилась улыбка, мягкая, слегка презрительная, загадочная. Риккардо вдруг пришло в голову, что у Мабруки, когда она улыбается под вуалью, должно быть, такое же выражение.
Сан-Калогеро нежно, словно лаская, счищал землю с висков статуи, с ее груди, бедер.
Риккардо не мог отделаться от впечатления, что есть какая-то связь между этой фигурой и Мабрукой. Он взглянул на Джоконду. Она нагнулась вперед, полураскрыв в волнении рот, и глаза ее горели. Одна Аннунциата стояла в стороне. Взгляд ее был устремлен не на мраморную фигуру, а на Риккардо. Он встретился с ней глазами и вдруг вспомнил когда-то сказанные ею слова: «Ведь это-то и пленяет мужчину… скрытое, спрятанное…»
– Вы упомянули о том, что Си-Измаил предложил перевезти мозаику? – спросил Риккардо Джованни за завтраком.
– Да, он принимает на свой счет перевозку всего того, что можно будет перевезти. Это делает ему честь. Впрочем, раскопки и начались-то три-четыре года тому назад благодаря ему, он дал очень ценные указания отцу Дюпре, который руководит раскопками. Си-Измаил необычайно просвещенный и редкого ума человек.
Аннунциата вдруг вставила:
– Я видела его сегодня утром вблизи отеля, когда вставала в шесть часов, чтобы открыть окно.
– Вы, несомненно, ошиблись, – возразил Джованни, – мне доподлинно известно, что он в Тунисе.
– А я убеждена, что не ошиблась. У него такие удивительные глаза.
– Возможно, что он приехал посмотреть раскопки, – высказал предположение Риккардо.
– В таком случае он предупредил бы отца Дюпре или меня, тем более что мы как раз отправляем ему транспорт глиняных вещей и мелких мозаичных плит, которые я не показывал вам.
– Когда отправляете? – спросил Риккардо.
– Вагоны придут из Туниса к вечеру. Завтра утром их нагрузят, и специальный локомотив увезет.
Риккардо задумался.
– Вагоны придут из Туниса?
– Да.
– В какое время, как вы полагаете?
– Может быть, уже пришли.
– Он присылал вагоны и раньше?
– Неоднократно.
– Товарные вагоны или платформы?
Джованни с удивлением воззрился на него.
– Не помню, право… как будто платформы.
После завтрака Риккардо заявил Джованни:
– Я пройду на станцию, посмотрю – не пришли ли вагоны?
– Вы ничего не увидите: груз наш заделан в циновки и сложен в сарае. Завтра его перенесут в вагоны.
– Меня интересует не груз, а вагоны.
Сан-Калогеро был озадачен.
– Вы не в своем уме, мой милый Риккардо.
Риккардо расхохотался.
– Возможно. Но если вы не торопитесь вернуться в Эль-Хатеру, не пройдетесь ли вы со мной на станцию?
– Пожалуй.
Они быстро дошли до станции. Она была безлюдна – палящее полуденное солнце жгло немилосердно. На запасном пути стояли четыре платформы. В тени одной из них спал араб, который вскочил на ноги, как только его окликнул Сан-Калогеро.
– Мир тебе! Ты что здесь делаешь? – спросил его Джованни по-арабски.
– Стерегу вагоны.
– Нет надобности стеречь пустые платформы.
– Си-Измаил прислал кое-что кади Керуана, сиди. Я жду, чтобы эти вещи забрали.
– Ах да! Припоминаю. Си-Измаил писал мне.
– Отошлите этого человека, – сказал вполголоса Риккардо по-итальянски. – Мне нужно осмотреть вещи, присланные Си-Измаилом кади, у меня есть к тому серьезные основания.
– Я не могу отослать его. Он исполняет свою обязанность. Это не мое дело.
– Скажите, что я таможенный чиновник.
– Он, вероятно, знает его.
– А вы попробуйте.
Джованни сказал по-арабски:
– Это сиди из таможни. Покажи ему вещи.
Лицо араба приняло испуганное и вместе с тем угрюмое выражение.
– Там нет ничего такого, что надо было бы оплачивать, – сказал он.
Сан-Калогеро рассмеялся.
– Мой дорогой Риккардо, незачем нарываться на неприятности. Это может испортить мои отношения с Си-Измаилом. Какое вам или мне дело до того, что он посылает кади?