— Изучи на досуге.
Стыд опалил кровь, вместе с ним по венам побежала злоба. Жгучая, неотвратимая, раздирающая. Да как он посмел?!
— Вы перепутали меня с гулящей женщиной? Или с одной из тех несчастных, для которых идеальное утро — проснуться ослепленной вашим сиянием?
Деликатности ради не будем уточнять, что именно сияло.
Уголки его губ едва уловимо дернулись, я же холодно улыбнулась и подтолкнула книгу обратно:
— С этим вам прямая дорога к ночным бабочкам. Если поспешите, как раз успеете вовремя.
— Зачем? — Золото в его глазах стремительно наливалось тьмой, от низкого сильного голоса все внутри перевернулось. — У меня есть жена.
Он в мгновение ока оказался рядом: я не успела слова сказать, как Анри уже прижимал меня к столу. Стянул с моей руки перчатку, сплел наши пальцы и поднес к лицу сияющие золотом браслеты, точно утверждая власть надо мною. Я подавила желание зажмуриться, отвечая ему яростным взглядом.
— Которая вовсе не горит желанием быть ею. Но вас же это не волнует, так?
Пальцы сжались сильнее, но я не пыталась освободиться.
— Равно как и многое другое. Деликатности в вас, как в слоне изящества. Не знаю, кто вас воспитывал, и надеюсь никогда не узнать…
Я осеклась — о лед в его глазах порезаться можно до крови. Тем не менее голос звучал безразлично:
— Все не можешь забыть мне танец и своего любовника?
Любовник? О ком он…
Меня тряхнуло, переворачивая все, что я затолкала на дно души: надежду, когда Альберт входил в наш дом, — на случайный взгляд, на лишние несколько минут рядом. Низкий голос, взгляд, сбивающий дыхание, когда он склонялся, чтобы взять мою руку и поцеловать пальцы. Его улыбку — тонкую, постоянно ускользающую. Разговор в бальной зале Уитморов. Бешено бьющуюся на шее жилку, когда я выдохнула признание вместе со своим сердцем.
И приговор: «Откровенность за откровенность, Тереза. Я женат».
Зола перегоревшей боли заполонила грудь, мешая дышать.
Этот… своими грязными лапами… своей мерзостью, пошлой, низкой, постыдной примитивной… Убью!
Меня подбросило, как ураган подхватывает бревна и крошит их в щепки, я с силой оттолкнула Анри. Холод расползался по кабинету, заполняя собой каждый уголок. Краски померкли, я позволила силе свободно течь сквозь меня, собираясь холодом на кончиках пальцев. Если бы можно было уничтожить магический договор — я бы с удовольствием это сделала, прямо у него на глазах! Но сейчас просто подхватила попавшиеся под руку листы и швырнула в это самоуверенное лицо, с наслаждением отмечая как они рассыпаются пеплом в мертвом сгустившемся воздухе.
Анри перехватил тлеющую крошку раньше, чем я успела сделать вдох, медленно разжал кулак, позволяя бумажному праху ссыпаться вниз, а потом опустил руку. На грани все воспринимается иначе, изнанка жизни накладывает отпечаток на облик живого и неживого. Вот и сейчас передо мной стоял невероятно бледный мужчина с залитыми сединой волосами. В тишине смерти сердца бьются отчаянно громко, точно набат. Только что я смотрела в бесцветные глаза, надеясь увидеть, как изумление сменяет страх — и вот уже меня резко швырнуло назад, в жизнь. По кабинету разливалось золотистое сияние, от которого… становилось темнее, точно оно поглощало свет, выпивало каждую его частицу изо всего, к чему прикасалась. Оно растекалось по мебели, портьерам, корешкам книг: ослепительно-яркое и в то же время превращающее кабинет в глухой склеп. Не менее смертоносное, чем моя тьма.
Нет! Не может быть!
Армалы называли обладающих такой силой хэандаме — «поглотители». Если правильно помню, последнее упоминание о них встречалось задолго до начала Новой эпохи. Любой, даже самый могущественный маг не способен противостоять этой дряни: она разрушает все чары и плетения. Судя по летописям, крайне болезненная мерзость, вытягивающая силу. Способная навсегда лишить магии.
Анри приблизился вплотную, и тонкая золотая дымка последовала за ним. Она затопила кабинет целиком, оставив нетронутым лишь кружок пола, на котором стояла я.
— Не смей мне угрожать, — голос его оставался спокойным, но вибрирующая в воздухе сила и опасность, исходящая от нее, иглами впивалась в кожу.
— Откуда вы вылезли? Таких больше не существует!
— Серьезно? — Анри приподнял брови — очевидно, на большее проявление чувств он не способен. — И это говорит та, что обратила в тлен стопку бумаги?
Последнее было сказано насмешливо, я же сцепила зубы. Я обещала Винсенту не показывать силу, но этот мерзавец перешел все границы!
— Напомни, когда почил с миром последний некромаг?
— Семь столетий назад, — процедила я.
— Все верно, — Анри протянул руку, и золотистый флер потянулся за его пальцами ко мне, застыл в нескольких дюймах от лица. — Для современного общества мы с тобой такие же уродцы, как заспиртованные бедняги, что хранятся в анатомическом музее Эльмина Ланже. Женщина-некромаг… Покажи свою силу любому другому — и от тебя будут шарахаться. Даже так называемые сильные некроманты, способные вытянуть умершего на пару часов.
Круг стремительно сужался. Подавив желание отдернуть подол от смертоносного золота, я метнула на мужа убийственный взгляд.
— Извинись, Тереза.
Я словно услышала голос отца, режущий, болезненно-громкий: «Просите прощения, Тереза. Возможно тогда я смягчу ваше наказание».
Девчонка, что все еще жила во мне, съежилась, но что-то толкнуло мои плечи ввысь, какая-то невидимая пружина. Я никогда не склонюсь, никогда и ни перед кем!
— Ненавижу вас! — прошипела я и стремительно шагнула вперед.
Но вместо жалящей боли почему-то почувствовала, как меня вмиг оторвали от пола и подхватили на руки. Сердце, ухнувшее вниз, забилось с удвоенной силой. Анри пинком распахнул дверь, потащил меня к лестнице. Я неосознанно вцепилась в его руку, вдыхая ставший уже привычным запах луговых трав и шоколадной горчинки, до боли кусала губы. Мои пальцы противно тряслись. Да что там, во мне тряслось абсолютно все. То ли мглой захлестнуло, то ли просто дошло, что я могла натворить.
Со дня как во мне проснулась магия — дикая, необузданная, непростительно могущественная для женщины, я ни минуты не чувствовала себя обычной. Обычной — то есть просто женщиной, как матушка, Луиза или остальные. Их силу оставили медленно угасать, они так ни разу и не почувствовали ее по-настоящему. Ну ладно, Луиза почувствовала ненадолго, но это скорее исключение. Лишиться магии — все равно что разом выпустить всю кровь под затихающие судорожные рывки сердца.
— Некоторым голова нужна, исключительно чтобы есть, — в спальне Анри усадил меня на кровать и встряхнул так, что голова мотнулась, как у куклы, — смотри на меня! Живо.
— Вы сами все это устроили! — Меня продолжало колотить, но теперь уже от злобы. Он же наклонился ко мне, вглядываясь в глаза: пристально, точно собирался отыскать там ответы на все вопросы мира, потом отступил и сложил руки на груди.