Нехотя Томас опять взял газету и просмотрел политические комментарии, письма к издателю и заметки о выступлениях кандидатов. Среди изобилия восхвалений и порицаний кандидатов обеих партий не выделялось ничего конкретного: в основном поднимались лишь общие вопросы, касающиеся партий, а не их конкретных сторонников. Имелось несколько колких замечаний в адрес Кейра Гарди и его попыток собрать новых сторонников рабочего движения.
Ниже Питт все-таки обнаружил одно личное письмо, критикующее безнравственные и потенциально опасные взгляды либерального кандидата от Южного Ламбета и восхваляющее достоинства сэра Чарльза Войси, который, избегая социалистических крайностей, основывался на здравом смысле, важности развития экономики, ответственности, требовательности к себе и христианском сострадании, а не на безответственном сибаритстве и склонности к непроверенным социальным экспериментам, отвергавшим законные ценности традиционных идеалов. Под этим посланием стояла подпись епископа англиканской церкви Реджинальда Андерхилла.
Разумеется, Андерхилл имел полное право высказать свои политические взгляды, причем выразить их с желаемой жесткостью, как любой другой человек, вне зависимости от того, являлись ли они логичными или даже честными. Но выступил ли он по собственному побуждению или тоже был принужден к этому шантажом?
Непонятно только, какая причина могла побудить самого церковного епископа обратиться к медиуму? Несомненно, как и Фрэнсис Рэй, он питал отвращение к самой идее спиритизма.
Питт еще размышлял о разных версиях, когда пришла его помощница по хозяйству. Она поздоровалась с ним вполне вежливо, но продолжала стоять в явном смущении, переминаясь с ноги на ногу.
– В чем дело, миссис Броди? – спросил полицейский.
Сегодня он был совершенно не готов разбираться в домашних неприятностях.
Женщина выглядела несчастной.
– Извините, мистер Питт, но после того, что прописали нынче в утренней газете, я не смогу больше приходить к вам. Мой муж говорит, что это нехорошо. Говорит, кругом, мол, полно работы, и велит мне найти другое место. Передайте миссис Питт, что мне вроде как очень жаль, но, видно, придется мне послушаться его.
Питт не видел смысла спорить с помощницей. Ее лицо выглядело ужасно несчастным – ей приходилось уживаться с мужем независимо от того, что думала она сама, и теперь миссис Броди могла пострадать из-за Томаса.
– Тогда вам лучше уйти, – невозмутимо сказал он и, достав из кармана полкроны, положил перед ней на стол. – Это то, что я должен вам за эту неделю. Всего доброго.
Служанка не шелохнулась.
– Я не виновата, – обиженно заявила она.
– Вы сделали ваш выбор, миссис Броди. – Хозяин дома взглянул на нее с таким же раздражением, чувствуя, как в нем вскипает бесплодная обида. – Вы работали у нас больше двух лет и предпочли поверить тому, что написано в этой газете. Так что давайте покончим с этим неприятным делом. Я передам миссис Питт, что вы ушли без предупреждения. Она сама решит, давать вам рекомендацию или нет. Но, с другой стороны, вы, видимо, полагаете, что она поступила плохо, став моей женой, поэтому в любом случае вряд ли рекомендация такой особы будет иметь для вас большую ценность. Будьте добры, уходя, закройте входную дверь.
– Это уже не мое дело! – визгливо заявила женщина. – Я ухожу не из дома бедного старика, замученного до смерти!
– Вы думаете, я подозревал его без оснований? – спросил Томас громче, чем ему хотелось бы.
– Ну, так в газете пропечатали! – сердито оглянулась на него миссис Броди.
– Тогда если вам достаточно сказанного в статье, то вы тоже предпочли осудить меня без оснований. А теперь уходите. Как я уже сказал, прошу вас убедиться, что входная дверь захлопнется за вами. Кто знает, кому еще на улице в такой злосчастный день вздумается вломиться в мой дом со злым умыслом? Прощайте.
Служанка громко фыркнула, забрала со стола деньги, развернулась на каблуках и решительно протопала по коридору к выходу. Судя по тому, как громко хлопнула входная дверь, Питт понял, что в ее уходе можно не сомневаться.
Через очередную мучительную четверть часа послышалась резкая трель дверного звонка. Томас старательно не заметил его. Трель повторилась. Пришедший явно не собирался легко сдаваться.
Когда звон раздался в третий раз, полицейский встал и потащился по коридору. Он приоткрыл дверь, готовый к обороне, но на крыльце стоял Корнуоллис. Помощник комиссара полиции выглядел печальным, но решительным и непреклонно взглянул на Питта.
– Доброе утро, – спокойно сказал он. – Можно войти?
– Зачем? – спросил Томас с меньшей любезностью, чем намеревался.
Если чье-то осуждение и могло ранить его больнее всего, то именно осуждение Джона Корнуоллиса. Он с удивлением и легким испугом почувствовал, каким вдруг стал уязвимым.
– Затем, что я не собираюсь уподобляться уличному торговцу, разговаривая с вами на крыльце, – иронично пояснил гость. – Я понятия не имею пока, что вам предложить, но предпочел бы обдумать ситуацию вместе с вами, сидя в доме. Прочтя сегодняшние газеты, я так разозлился, что забыл о завтраке.
Питт криво усмехнулся:
– У меня есть хлеб, мармелад и горячий чайник. Пожалуй, пора подкинуть топлива в печку. Миссис Броди не замедлила уведомить меня о своем уходе.
– Приходящая прислуга? – уточнил Джон, войдя в дом. Он закрыл за собой дверь и последовал за хозяином по коридору.
– Точно. Придется перейти на самообслуживание, – отозвался Томас.
На кухне он накрыл на стол, предложив гостю чаю с гренками, и Корнуоллис с благодарностью принял предложение, с умеренным удобством устроившись на жестком стуле.
Питт подбросил уголь в топку и помешал его кочергой, чтобы пламя быстрей охватило топливо, а потом, насадив кусок хлеба на длинную вилку, поджарил его над огнем до золотистого цвета. Чайник на конфорке начал тихо посвистывать.
Когда на столе появились гренки и заваривающийся чай, Джон решил, что пора начинать разговор.
– Имел ли этот мистер Рэй какое-то отношение к Мод Ламонт? – спросил он.
– Нет, насколько я знаю, – проворчал Томас. – Он ненавидел медиумов, особенно тех, кто соблазняет фальшивыми надеждами обездоленных, но не имел в виду конкретно Мод Ламонт, насколько мне известно.
– Почему?
Питт рассказал бывшему начальнику историю о молодой женщине из Теддингтона, о ее ребенке и об обращении к медиуму после его смерти, о неистовстве ее горя и о финальном самоубийстве.
– А не могла ли Мод Ламонт быть тем медиумом? – спросил Корнуоллис.
– Нет, – вполне уверенно произнес Томас. – Эта история произошла в те времена, когда нашей жертве еще не исполнилось и двенадцати лет. Никакой связи, за исключением той, что устроил Войси, намереваясь заманить меня в ловушку. И я сделал все, чтобы помочь ему.