Лестница грез. Одесситки - читать онлайн книгу. Автор: Ольга Приходченко cтр.№ 41

Сначала слабый, он очень быстро набрал свое и превратился в настоящую снежную бурю. Витенька обрадовался, немного поиграл с мамой в снежки, пока не залепило все глаза. Он закрыл варежками личико, заплакал, уткнулся Ниночке в ноги и стал проситься на ручки. Пришлось ей взять ребёнка на одну руку сумку с продуктами в другую и бежать домой с остановками, переводя дыхание. Как два сугроба, влетели они в квартиру.

– Сынок, зови бабушку, – Ниночка присела на стул в кухне, не раздеваясь, – пусть снег с нас сметёт, у меня сил нет.

Витенька побежал звать бабушку, но дверь в комнату была закрыта.

– Мам, бабы нетю, – и развёл смешно ручки, по-детски, – нетю бабы.

Ниночка поднялась с трудом, вынесла на парадную своё пальто, стряхнула с него снег, потом очистила пальтишко сына. Обошла всю квартиру, Дорки нигде не было. Куда она могла пойти? Вроде все на месте, тапочки под диваном. Значит, в ботах пошла. Куда? Никак к себе почапала, больше не к кому вроде. Выглянула в окно, но из-за пурги даже угла дома не видно, не то что соседних окон. Видно, всё-таки к себе пошла. Сидит, небось, плачет и фотографии рассматривает, душу отводит. Ладно, не будем, Витенька, бабушке мешать, потом за ней схожу, а сейчас давай посмотрим, что нам бабушка приготовила.

На кухне крутилась соседка.

– Вы случаем не знаете, куда тётя Дора пошла? – спросила Ниночка, по очереди поднимая крышки кастрюль. Все они были пустыми.

– Больно надо мне знать, куда твоя Дорка умчалась. С утра как выпендрилась, так до сих пор не появлялась. Что уставилась, говорю тебе, ещё с утра пошла к себе и не возвращалась. Я врать не привыкла. Не то что некоторые…

– Тётя Тома, присмотрите за Витенькой, я мигом.

– Присмотреть не трудно. А что за ней бежать? Припрётся сама, куда денется?

– Нет, я всё же схожу. Она очень больной человек, вдруг что случилось.

– Можно подумать, другие здоровые. Раз собралась – иди, я сама уже волнуюсь, как бы чего. Не на до было твой Доре связываться с этими гадами, не оставят они ее в покое, доконают, комната ее им нужна. Но я тебе ничего не говорила.

Ниночка, набросив пальто, так в тапочках и выскочила на лестницу. Ключей у неё не было, да и зачем они, постучит, Дорка ей откроет. Но на ее стук никто не откликался. Ниночка звонила соседям, что есть силы барабанила по двери кулаками, била ногой. Все напрасно. Из соседних квартир повыскакивали жильцы, все молчали. Только одна тётя Клава высказалась: помяните мои слова, похоже, и до Дорки дорвались.

Почуяв неладное, Ниночка бросилась вниз, позвала мальчишек, лепивших снежную бабу, велела им сбегать в 8-е отделение милиции за участковым. Сначала какое-то время ждали, может, соседи Доркины объявятся, но потом всё же решили вскрыть квартиру. Когда зажгли свет, вся комната заиграла разноцветными искорками битых ёлочных игрушек. Ящик от них валялся возле печки. Участковый отодвинул занавеску, прикрывающую кровать, и отшатнулся. Побледнел, как школьный мел, повернулся к дворнику: скорее за следователем, пусть группу вызывает. И задвинул занавеску.

– Все выходите отсюда, все на выход. Вас потом позовут. Не выдержала женщина, с собой покончила, – белизна не исчезала с лица участкового.

До утра работала оперативная группа. Особенно настораживало следователей, что Дорка уже давно в комнате не проживала, а вся пыль была протёрта. И зачем пожилой женщине было своими ботами разбивать игрушки на мелкие кусочки, если, как утверждают соседи, она специально пришла за ними, чтобы Витеньке подарить. А откуда взялся этот электрический шнур, которым она удавилась, лёжа на кровати, чуть-чуть скатившись набок? На поломанных ногтях запеклась кровь, руки посинели от ударов. Дорка явно сопротивлялась перед смертью.

Ниночка помчалась к трамвайной остановке, звонить по телефону-автомату Леониду Павловичу. Его не было, подошла Жанночка.

– Тётя Жанна, Дору убили, – Ниночка еле сдерживала слезы.

– Нина, ты меня слышишь, немедленно возвращайся к сыну и ни с кем не общайся. Поняла?

Подозрения на соседей отпали. Они с раннего утра уехали на работу, а оттуда укатили к родственникам в Тернопольскую область встречать Новый год. Остановились на версии: квартиру хотели ограбить, но тут внезапно объявилась Дорка, помешала, вероятно, и кого-то узнала, с ней и расправились.

Дорку тихо похоронили на Слободском кладбище, увезли прямо из морга. Комната месяц была опечатана, только потом Ниночке разрешили забрать Доркины вещи. Остальное имущество соседи выкинули во двор. Оставить комнату за Вовчиком не удалось. Как осуждённый он по закону был выписан из лицевого счёта и потерял право на жилплощадь.

Только к весне наконец дело Ерёмина сдвину лось с мёртвой точки. Новый состав суда не обнаружил следов преступления и отменил приговор. Со справкой об освобождении Ерёмин Владимира Викторовича вышел на свободу. У здания одесской тюрьмы его никто не встречал. Быстро, не оглядываясь и задыхаясь, он побежал к скверику между железнодорожным вокзалом и Привозом, обессилено присел скамейку рядом с двумя мужиками, которые осторожно, чтобы никто не видел, разливали чекушку. Запах соленого огурчика, которым они собирались закусывать, бил Владу в нос. Было солнечно и тепло, птицы после зимовки обустраивали новое жильё. Вероятно, у них уже появились птенцы, потому и стоял такой птичий гвалт, что у Влада разболелась голова. Он закрыл лицо руками и тихо всхлыпывал: я всё потерял, всё потерял, куда идти?

Была любимая жена, хорошая работа, любящая заботливая мать, даже погибший в войну отец, которого я никог да не видел. Теперь даже крыши над головой не оставили – ничего. Схожу к Нинке, пусть покажет, где мать похоронили. Зачем они выпустили меня из тюрьмы? Жизнь всё равно кончена. Это они, он посмотрел наверх, на распустившуюся буйно крону дерева. Это они, безмозглые, пусть живут и размножаются, а мне зачем такая жизнь, кругом сплошная подлость, враньё и двуличие. Лозунгами коммунистическими прикрываются.

Может, к Жанночке с Леонидом Павловичем зайти, что посоветуют? Паспорт ведь нужно заново оформлять, что эта бумажка об освобождении? С ней никуда, даже грузчиком или подметалой на Канатной не устроишься. Ни денег нет, ни крыши над головой. Ух, сучья судьба, никому не желаю такой. А эти пьяницы хоть бы коркой хлеба угостили, с утра крошки во рту не было. И от глотка водки не отказался бы, горло прополаскать.

Он медленно побрел на привокзальную площадь. Она вся бурлила, стонала сигналами автомобилей. Прибывали уже первые отдыхающие, Влад знал – это с Севера, люди месяцами солнца не видят у себя там, за Полярным кругом. Сейчас загуляют, начнут швырять деньгами. Ему бы одолжили, обязательно вернет, купил бы билет на край земли и никогда больше в этот проклятый город не вернулся бы.

Влад посмотрел на здание, торцом стоящее к зданию вокзала, и обалдел. С высоты и ширины всей стены в него впился своим строгим взглядом сам Генеральный секретарь Коммунистической Партии Советского Союза. Присмотревшись, он так рассмеялся, вспомнил, как, вернувшись из Москвы и ожидая такси, они с Наденькой посмеивались над этим портретом. Тогда одно плечо генсека увеличилось за одну ночь, чтобы поместилась третья звезда Героя Советского Союза, теперь же это плечо ещё раз расширили для четвёртой звезды. Леонид Ильич, подумал Влад, пятая звезда уже никак не поместится, стенка закончилась. Они здесь себе звёзды и медали вешают, а таким, как я, приговоры. Никто из тюремного начальства даже не извинился перед ним. Только, возвращая личные вещи, удивлялись: повезло тебе, парень, хороший блат имеешь на воле. А то, что невиноватого засудили, и в голову не брали.