— Знаю, но сейчас мне это не осилить. Не хватит ни мозгов, ни рук, ни денег.
— Мозги и руки сам ищи, иначе грош тебе цена, ежели все в одиночку делать станешь. Денег дам, понял уже, что лишнего ты не запросишь. Кстати, знаешь, чего я с тем мужиком разговорился у телеги? Он метлы вез во дворец, продавать! Так оказалось, что комендант ему за них платит чуть ли не впятеро меньше, чем потом в отчете указывает! Ну вот как такое назвать?
— Воровством. Думаешь, он один такой?
— В том–то и дело, что нет. Эх, если бы ты мог план составить, как в России воровство прекратить, я бы тебе никаких денег не пожалел!
— Не смогу.
— Понятное дело, этого никто не сможет. Ладно, пошел я, пока маман беспокоиться не начала.
Отец ушел, а я поначалу не испытывал после нашей встречи ничего, кроме раздражения. Ну рано еще самолеты всем показывать, рано! Ведь с секретностью дела в России сейчас если и обстоят лучше, чем никак, то совсем немного. Все хоть сколько–нибудь перспективное утекает. Очень нам нужны будут через двадцать лет эскадрильи японских бомбардировщиков над Порт—Артуром? А ведь появятся, англичане их продадут, а у нас только–только начнется производство предсерийных образцов.
Однако потом я задумался. Есть ведь разновидность двигателя, которую не так уж страшно засветить — это двухтактный калильный на спиртовом топливе. По такому принципу в двадцать первом веке работает большинство авиамодельных моторчиков, но перспектив развития у данной схемы нет. И подходящая разновидность летательных аппаратов тяжелее воздуха тоже имеется! Какая именно? Дельтаплан. Ни скоростным, ни хоть сколько–нибудь грузоподъемным его не сделаешь при всем желании, так что пусть все, кому не лень, воруют схему и совершенствуют ее хоть до посинения. Значит, пора заказывать бамбуковые палки, ибо с дюралем пока никак, а в качестве материала крыла сойдет аэростатный шелк, он достаточно легкий и прочный. Итак, с чего начать? Надо сегодня же вечером зайти в библиотеку и поискать там что–нибудь про Леонардо да Винчи. Он там на досуге однажды нарисовал нечто, в коем мои современники с удивлением узнали дельтаплан. А раз уж тот рисунок дошел до двадцатого и двадцать первого веков, то должен быть известен и в девятнадцатом. Надо его найти, посмотреть, действительно ли похож, и при наличии хоть малейшего сходства заявлять при всяком удобном случае, что я всего лишь реализую идею великого итальянца. Хотя, может, он был каким–нибудь генуэзцем или флорентинцем? Тоже надо посмотреть, дабы не попасть впросак со своими заявлениями. Хотя… мне же отец только что сделал втык за стремление все брать на себя. А в Приорате, вообще–то говоря, есть секретариат! Правда, не мой, а брата. Будь он моим, я бы его давно разогнал. Или по крайней мере понизил бы всю секретарскую братию до курьеров.
Сказано — сделано, и по дороге домой я задержался на первом этаже. Секретари, все три экземпляра, явно предчувствовали скорое окончание рабочего дня, а тут такой облом! Мое появление явно подразумевало какое–то задание.
— Здравствуйте, господа, у меня есть для вас небольшое поручение — я не стал разочаровывать служивых. — Значит, жил в средние века один такой довольно известный художник, которого звали Леонардо да Винчи.
На физиономиях старшего и среднего братьев было ясно написано, что они про него слышат в первый раз. А вот младший, похоже, что–то про Леонардо знает. Хотя, может быть, у него просто есть знакомый кот с похожим именем, и он про эту животину сейчас вспомнил.
— Так вот, — продолжал я, — да Винчи был не только художником, но и талантливым инженером–изобретателем. Ваша задача — найти в библиотеке все книги на русском и английском языках, где упоминаются изобретения Леонардо. Срок — до послезавтрашнего утра.
— В-ваше высочество, — решил попробовать поторговаться старший, — но это же очень сложная задача! Мы можем не успеть.
— Надо же, какое совпадение! Я ведь тоже кое–что могу. Например, разогнать вас к чертям, коли работать не хотите, да так, что ближе ста верст от Питера не сможете никуда устроиться даже золотарями. Намек понятен?
Старший брат побледнел и попытался что–то сказать, но не смог — похоже, Николай с ними в подобном тоне не разговаривал. Зато средний меня приятно удивил. Он вытянулся и молодцевато гаркнул:
— Так точно, ваше высочество!
— Вопросы есть?
— Есть, ваше высочество, — это он сказал уже полутоном ниже. — Вас интересуют все изобретения этого художника одинаково или какие–то больше, а какие–то меньше?
— Молодец, хороший вопрос. В основном меня интересует все, что он придумал в области летающих механизмов. Остальное — в меньшей степени. Больше вопросов нет? Тогда желаю вам успеха, господа, и до встречи послезавтра утром.
Как ни странно, братья–секретари все–таки нашли мне искомое в Британской энциклопедии. Я поблагодарил их, взял том и поднялся в свой кабинет, где внимательно рассмотрел рисунок. Да уж, лично мне нарисованное сооружение больше всего напоминало скелет вороны. Чтобы увидеть в этом дельтаплан, нужно было обладать на редкость развитой фантазией. Хотя если подумать — она у меня что, плохо развита? Значит, увеличиваем угол стреловидности передней кромки крыла и делаем ее прямой. Затем убираем все поперечины, а продольные элементы будем трактовать как гибкие вставки для придания крылу соответствующего профиля. Странного вида хвост, похожий на сорочий, заменяем выступающим продолжением центральной продольной балки. И что, скажете, получился не дельтаплан? Да типун вам на язык!
Против воли гордясь могуществом своего разума, я записал номера тома и страницы, после чего отнес книгу секретарям, дабы они вернули ее в библиотеку. Хоть какая–то польза от дармоедов! Блин, вот ведь дебил — забыл уточнить, кем был Леонардо–итальянцем, генуэзцем или таки флорентинцем. Сообразил я это на лестнице, и снова спускаться, а потом подниматься мне было лень. Ладно, станем называть его просто гениальным художником эпохи Возрождения, и все тут.
Глава 11
Заблуждения иногда бывают очень стойкими. Причем степень этой стойкости зависит не столько от правдоподобности, сколько от того, какое количество людей их по тем или иным причинам разделяют. Вообще–то подозревать я это начал еще в двадцать первом веке, но всерьез поверил своим подозрениям только здесь, в веке девятнадцатом. Вот вам один из самых простых примеров. Что означает, например, слово «незабываемо»? То, чего нельзя забыть. А «невидимо»? То, чего нельзя увидеть. «Независимо»? То, что от чего–то не зависит. Надеюсь, закономерность понятна? Но возьмем слово «необходимо» и с удивлением сообразим, что его синоним — «очень нужно». Или, если выразиться канцеляритом, «то, без чего нельзя обойтись». Но должно–то быть «то, что нельзя обойти», то есть «неизбежно»! Почему так?
Думаю, потому, что когда–то, по моим прикидкам в начале текущего века, стало модным коверкать русский язык, подменяя исходные значения слов. Наверное, потому, что тогдашняя элита знала русский язык существенно хуже французского. Большая часть этих попыток забылась, не оставив следов, но некоторые прижились. Причем это был долгий процесс — в конце девятнадцатого века некоторые старики, особенно происхождением попроще, еще употребляли слово «необходимо» именно в значении «неизбежно». А теперь вспомним известное изречение Козьмы Пруткова, про которое учительница литературы объясняла нам на факультативе, что это пародия, она высмеивает потуги безграмотного директора пробирной палаты на глубокомысленность. Вот оно: «Всякий необходимо причиняет пользу, будучи употреблен на своем месте». Но для тех, кто знает исходное значение слово «необходимо», это чеканный афоризм, достойный Марка Аврелия! Еще одно всеобщее заблуждение — по крайней мере, судя по тому, что я успел тут увидеть своими глазами — о недоразвитости промышленности Российской империи. Да вот ни шиша подобного! Недоразвитой была только система управления ею, причем на всех уровнях. Если же в каких–то исключительных условиях хотя бы треть управленцев получалось заменить на квалифицированных людей, промышленность начинала творить чудеса. Один из самых ярких примеров — в кратчайшие сроки изготовленная под руководством Путилова партия канонерских лодок для обороны Петербурга во время Крымской войны.