Счастье - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Ключарева cтр.№ 15

Санька не обернулась, но невольно замедлила шаг, морщась от запаха перегара, долетавшего из-за спины.

– Тебя больше ничего не интересует?

Санька глубоко вздохнула и остановилась. Она уже почти дошла до трамвайного кольца, где паслась на свежей травке привязанная к колышку коза и толстая вагоновожатая красила губы алой помадой, глядя в зеркало заднего вида. Хозяйка козы, совершенно деревенская старуха, сидела на перевернутом ведре и, улыбаясь, одобрительно кивала всему белому свету, в особенности пустым вагонам.

За этим трамвайным пустырем начинались пригорки, поросшие молодым березняком, слева гнездились чудом уцелевшие деревянные развалюхи с палисадниками, где уже зацветала черемуха, а справа шумел лес, в глубине которого в старом дупле жил Хозяин Леса, сделанный руками ее сестры.

Привычное материнское страдание о младшей подступило к горлу.

«Таких, как ты, стерилизовать надо!» – хотела крикнуть Санька в невыразительное лицо, на которое смотреть было труднее, чем на полуденное солнце.

Но вместо этого еле слышно произнесла:

– А сестра? Тоже денег на аборт лень искать было?

– Да я даже нашла. Только он их у меня в тот же день стибрил. У него чутье на деньги было. Везде находил и прикарманивал. Да я не о нем хотела. Он тут вообще и ни при чем.

Санька мрачно усмехнулась.

– Короче. Это летом было. В Крыму. Не помню, город какой – Симферополь или Севастополь. Ты у соседки на даче жила. А мы с этим отдыхали.

И случился там у меня роман с ангелом. Паша звали. Правда ангел был. Смотрел на нас с ужасом, но жалел. Всех жалел, и нас тоже. И слушал. Часами мог слушать. Так, что все ему рассказать хотелось. А глаза – я таких никогда не видела. Ну, ангел, ангел, что ты будешь делать… Мне захотелось за него ухватиться, чтобы выбраться. Но я не поняла. Думала, влюбилась. А раз влюбилась – надо переспать. Ну, и споила я ангела, и когда этот мой захрапел… то я чуть ли не насильно его с собой уложила. Не в постель даже, на газетку, мебели там не было… И когда он поднялся, у него такое страдание на лице было, никогда не забуду. Я так хотела, чтобы он на меня хотя бы посмотрел, но он убежал, не глядя. Я высунулась в окно и видела, как он бежит, будто за ним гонятся дикие звери. Улица была длинная, и он все бежал, бежал, а я все смотрела, смотрела…

– Ты уверена, что это от него?

– Глаза те же. Взгляд.

– Фамилия?

– Не знаю.

– Общие знакомые?

– Что ты! Сто лет прошло.

– Как он выглядел? Что говорил? Где учился? Работал? Кто родители?

– Да что ты вцепилась-то в меня? Откуда я знаю!.. Ну, сразу и пошла, какая нервная! Стой, сейчас что-нибудь вспомню. Учился – что-то с природой связанное, в экспедиции ходил, костер с одной спички разжигал… Высокий такой, стройный, румянец во всю щеку. Глаза огромные. Пристальные. Никто так не смотрел.

– Как?

– Так, что ты сразу чувствовал: ты есть, тебя увидели, тебе рады. И рады не потому, что ты хороший, а просто потому, что ты есть. И на деревья, и на собак он точно так же смотрел. Любил музыку. Дудочки какие-то, флейты. Ездил в Москву, чтобы послушать у кого-то пластинку редкую. На гитаре играл, разумеется. Стихи писал, куда ж без этого… А, вот еще, – вдруг вспомнила, – когда ему говорили «спасибо», отвечал: «Все там будем!» Не знаю, что это значило…

– Это значит, он считал, что все спасутся. – От кого спасутся? Кто?

– Проехали. Дальше.

– Да все уже. Рассказала.

– А этот… э-э… твой мужчина, он как-нибудь реагировал? Что-то говорил?

– Нет. Делал вид, что все нормально. А под конец свалил просто. На несколько месяцев. – Как же ты выживала? Работала?

– А что я умела? В девятнадцать-то лет?

Работала, конечно. Объявления клеила, билеты в филармонию распространяла – только за это копейки платили, если дело до зарплаты доходило. Обычно прогоняли через месяц – и новых дурачков набирали… Как выживала? Соседки надоумили гречку купить. Вот и жрали мы с тобой эту проклятую гречку каждый день.

– Неужто ты меня кормила?

– Попробуй не дай – такой ор поднимала, тут же в стену начинали стучать. Когда я уходила работать, соседи тебя подкармливали. Да и мне иногда миску супа ставили, чего уж. Детскую одежду приносили. Кто-то отдал коляску.

– Ты меня в коляске катала?!

– Иногда. Кричала ты сильно, на улице успокаивалась. А ты думаешь, я вообще ничего для тебя не делала?

– Думаю.

– Ну-ну.

– Про сестру я ничего такого не помню. Чтобы хоть раз хоть что-то…

– Ну, та тихая была, голоса не подавала. Да и ты в нее сразу вцепилась. Даже бутылочку сама совала.

– Тихая, да. Померла бы – не заметили.

– Так. Тебе нужна была информация, ты ее получаешь. На наезды я не подписывалась. Что еще?

– Кто его родители? Знают ли они о нас?

– Я с ними не знакома. Он, вообще-то, деревенский. Но очень этого стыдился. Никому не рассказывал. Говорил, что родом из Таллина. А то. Он же не Федя, он – Тео. Теодор из Таллина, родители погибли. Тут варианты были разные. От двойного самоубийства, обязательно с прыжком со скалы в море, до укуса гремучей змеи… И ведь верили, жалели те, кто плохо его знал, девушки особенно. И я, дура, тоже… А когда он попал в эту мыльную секту и съехал на бабле, тут-то он всех своих родственников и припомнил, собрал мешок зубной пасты и к ним торговать отправился. Мне-то не говорил ничего, конечно. Я слышала, как он начальству докладывал по телефону. Так я и узнала, что мать с отцом у него живы, учителями работают в деревне.

– Как называется?

– Навестить хочешь?

– Деревня как называется?

– До чего ж въедливая! Сосновка, кажется. Но я не ручаюсь.

– Спроси.

– У кого?! У этого?! Мы уже лет десять не разговариваем. Только лаемся.

– И живете под одной крышей?

– А куда деваться?

– Да элементарно – квартиру снимать!

– Я этого боюсь. И не умею… Слушай, мне надоела эта семейная сцена. Давай, вон трамвай подъехал.

Санька на автопилоте двинулась к остановке.

– Смотри, опять не грохнись! – крикнули ей вслед. То ли с издевкой, то ли с запоздалой заботой о потомстве.

Трясясь сквозь залитую солнцем промзону, Санька сжимала в кармане какой-то странный неопознаваемый предмет. Все сжимала и сжимала, пока ладони не стали влажными. И все никак не догадывалась вынуть руку и посмотреть, что же это такое. И, только выйдя на своей остановке, она взглянула на газетный киоск и вспомнила, что у нее в кармане птичка из папье-маше.