– Когда это было?
– Вчера около двенадцати. Я очень волновалась, Андрюшенька, звонила тебе по мобильнику, но ты отключился. Я попросила их привезти тебя домой. Они привезли. Такие славные ребята. Я сделала им кофе…
Около двенадцати? Когда он уходил от генерала, часы били одиннадцать. Он был рядом с домом генерала, когда это случилось. Сколько же часов он был без сознания?
– Который час?
– Не волнуйся, Андрюшенька. Лежи. Тебе нельзя волноваться. На работу сегодня не пойдешь. Я так и сказала папе…
– Который час? – повторил он с раздражением.
– Двенадцать.
– Что было потом?
– Ты кричал и вырывался, хотел куда-то бежать. Я вызвала доктора Фрида…
– Что я кричал?
– Ты звал какого-то сторожа… Кричал, лови меня, сторож! Бредил!
Он звал сторожа? Действительно, бред. Или… Андрей снова попытался подняться. На этот раз получилось лучше. Голова почти не кружилась.
– Врач сказал лежать! – бросилась к нему Людмила. – Не пущу!
Он отодвинул ее рукой, пробормотал, сдерживая себя:
– Мне нужно…
У него было чувство, что вокруг него что-то началось. И ему необходимо немедленно вмешаться. Принять участие в этом… начавшемся. И надо спешить, чтобы не опоздать. Он вырвал руку у жены, пытавшейся удержать его. Поспешно оделся. Молча прошел через гостиную, где сидели, негромко беседуя, тесть и семейный доктор Фрид. Не ответил на их приветствие. Вышел в коридор. Людмила бежала следом, крича со слезами:
– Папа, он уходит! Остановите его!
Папа-банкир шагнул было следом. Толстый доктор положил руку на его плечо.
– Пусть идет, – прошептал он. – Не мешайте!
Папа растерянно повернулся.
– Это что-то вроде реактивного психического состояния, – объяснил доктор. – Не нужно его волновать. Он не уйдет далеко. Я уколол ему сильнодействующий транквилизатор. Действие его еще не прошло… Он не выйдет из дома, вот увидите.
Но доктор Фрид ошибся. Андрей вышел из дома. Призывно махнул рукой. Желтое такси плавно подкатило к тротуару.
– Папа! – взвизгнула Людмила, наблюдавшая за мужем из окна. – Он уехал! Доктор! – Доктор растерянно пожал плечами. Людмила громко рыдала. – Он меня бросил! Он не вернется!
* * *
Андрей Липатов с упрямством автомата двигался к цели. Он гнал машину на предельной скорости и только через двенадцать часов подумал, что нужно, пожалуй, передохнуть. Он остановился, сверился с картой. Странно, он не испытывал усталости. Только слегка ныла поясница да пульсировала знакомая тяжесть в затылке. Он не был голоден. До Антипинска оставалось примерно часа четыре. Он заночевал в придорожном мотеле, заставив себя съесть несвежий бутерброд и выпить чашку кофе. Добрался до постели и уснул, как провалился. И проспал около десяти часов.
Вечерело, когда Андрей въехал в город. Облупившаяся триумфальная арка возвещала, что перед путешественниками раскинулся город Антипинск, заложенный в 1867 году. Он проехал по центральной улице, где горели редкие фонари. Типовая коробка на центральной площади, архитектурный уродец эпохи строительства коммунизма – бывший обком партии. Памятник Ленину. Главпочтамт. Торговый комплекс с дрожащими тускло-синими неоновыми буквами на крыше – «Универсам». Темные боковые улочки тянулись во все стороны как метастазы.
Адрес человека, написавшего письмо генералу, он знал наизусть. Улица Космонавтов, дом шестнадцать, квартира семь. Никакого плана у него не было. Он просто хотел увидеть этого человека. Поколесив по городу, он наткнулся наконец на улицу Космонавтов. Пригород. Спальный район. Ободранные Черемушки. Машина загрохотала по разбитому асфальту. Здесь было темнее, чем в центре, – редкие фонари горели слабым синеватым светом.
Он позвонил в дверь. Человек был дома, он видел свет в окне квартиры. Он даже не заготовил вступительной фразы, так торопился. У него мелькнула мысль, что можно подождать до завтра, походить вокруг, осмотреться. Но нетерпение гнало его как гончую, почуявшую зайца.
Он даже не удивился, что ему открыли. Человек внимательно изучил его в глазок, долго отпирал сложные запоры. Молча.
Он впился взглядом в старика… Он представлял себе его моложе. Ровесником генерала почему-то. Этому было за восемьдесят. Живет один, внезапно понял он. Вид неухоженный, в нос пахнуло запахом несвежего белья. Тяжелый застоявшийся дух в квартире заставил Андрея сглотнуть, преодолевая подступившую к горлу тошноту.
Он знал этого человека. Он помнил его здоровым и крепким мужиком, звероватый взгляд его помнил…
…Старика не нужно было понукать. Он истосковался по общению. Ему было что сказать. Ему льстило, что его слушают.
Он говорил торопливо и жадно. Так же как и ел. Андрей захватил бутылку водки и копченое мясо, догадался.
– Режимный объект, – говорил старик, понижая голос. И тут же вскрикивал: – Выродки! Нелюдь! Отродье!
Они же тебя выворачивали наизнанку, как шкуру, влазили в душу, они же все про тебя знали. Эта паршивка Мария… Сторож, говорит, а где брат твой, Сторож?
Сторож!
– На них опыты ставили, как на зверях, – старик давился мясом, брызгал слюной. Он опьянел как-то сразу, навалился грудью на стол, обдавал гостя нечистым дыханием. – Звери и были… бездушные. Хозяйка их боялась… Да и я, признаться… Как зыркнут… особенно один, не знаю который, я их не различал, да и вообще старался лишний раз не смотреть… душу не томить. Замри, кричит, Сторож. А у меня, поверишь, аж сомлело все внутри. Отомри, кричит! Лови меня, Сторож! Лет по пять, не больше. И похожи промеж себя, не отличишь. Трое мальцов и девка… Родные вроде как… хотя кто их там знал. Страшно было, а работали. Глаза отведешь, бывало, и по стеночке, по стеночке, а ночью, когда нет дежурства, запрешься в своей комнате… А в увольнительной можно и по этому самому делу… – Он провел рукой по горлу. – Расслабиться. Мне бы, дураку, уйти вовремя, ну, там, комиссоваться по болезни, придумать чего, не старый еще был, да все жадность проклятая… Не может человек ничего против жадности! Потому как слаб. А там платили хорошо и работа не пыльная, как ни крути. А где лучше? Везде плохо, везде корячиться надо…
Старик задумался, глядя в стол. Похоже, напрочь забыл о госте.
– А ты из какой газеты будешь? – спросил он вдруг, всматриваясь в лицо Андрея. – Надумаешь писать, фамилию мою не называй, ни к чему. Секретный объект, не пришло время… и не придет никогда. А не надумаешь, так оно и лучше для всех. Молодой ты еще, непуганый, ни хрена не понимаешь. Все вы ни хрена не понимаете. С этим осторожно надо, а то вы в своих газетах… почем зря, совсем совесть потеряли…
Его обычная подозрительность уже просыпалась в нем. Порыв прошел. Он устал и опьянел. Ему хотелось остаться одному.
– Иди, парень, иди. Послушай, – вспомнил он, – а мы ж вроде на завтра сговорились? Ну да, на завтра! Или нет? Совсем память никуда стала…