Папа дал добро. Они поженились. И даже венчались в церкви, как теперь принято. Все было как в сказке и развивалось по заранее намеченному плану. Андрей Липатов выбился из честной бедности, и весь мир был у его ног. Если бы не одно маленькое досадное «но», которое было словно насмешкой фортуны, ее издевательской гримасой, а возможно, и местью… Андрей не любил жену. Это не беда, так, увы, случается. Но тут было другое. Он ненавидел жену от всего сердца. Пламенно, страстно. При взгляде на спутницу жизни у него меркло в глазах. От постоянного притворства портится кровь и застаивается желчь. Почему так случилось? Людмила была глуповата, избалована, пуста. Но разве это причина? Не было причины – чувство его было вполне иррациональным, не совпало что-то у них в генетическом коде, скорее всего.
Подобные упражнения в ненависти и притворстве даром не проходят. Андрей не имел друзей, никому не верил, никого не любил. Он был жесток и способен на многое. Он понял это про себя, когда случилась та история… Раньше целью его жизни была карьера и деньги, теперь – деньги и независимость. Любой ценой. Как только у него будет достаточно денег, он отряхнет прах постылого семейства с ног, и поминай как звали. Но запасной аэродром еще не готов. Выражаясь образно, лишь заложен его фундамент.
Та история… Он отхватил прилично тогда, но испытал при этом страх, который помнит до сих пор. Ни угрызения совести, ни раскаяние, а только страх. Он просыпался в холодном поту, ему чудились подозрительные стуки и шорохи за стеной, он с трудом удерживался, чтобы в спальне не заглянуть под кровать. Взгляды чужих и даже домашних приводили его в состояние паники – ему хотелось закричать: «Что?!» Ему казалось, они что-то пронюхали и только и ждут удобного момента…
Параноидальные настроения продолжались около года. Острые ощущения постепенно сгладились, и он стал оглядываться в поисках нового прибыльного предприятия. Небольшие суммы, изъятые в банке тестя, не шли в счет. Так, мелочь на карманные расходы. Все чаще он возвращался к мысли, что то дельце он провернул довольно удачно, и уверенность крепла в собственной безнаказанности.
Он не хотел детей. Сын, долгожданный внук деда-банкира, названный Михаилом в его честь, вогнал Андрея в состояние оторопи. Светловолосый, в жену, мальчик напоминал ему другого ребенка, и это воспоминание не доставляло ему ни малейшего удовольствия. Он не смог заставить себя полюбить сына. К счастью, у малыша было много нянек, так что никто особенно не приставал к Андрею, требуя прогулять сына, подержать на коленях, покормить. Или каким-либо другим образом проявить отцовские чувства.
Людмила, обожавшая сына, перестала вешаться на мужа, как раньше. Кроме ребенка, у нее появилась еще одна радость – она стала выпивать. Сначала понемногу, соблюдая приличия, всегда на людях, ну, там мартини со льдом, кампари с водкой, а потом и в одиночку, в чистом виде, безо льда. Каждый вечер, перед сном. Сын спал у себя в детской, муж считал деньги в банке, а Людмила усаживалась с бокалом и бутылкой смотреть очередной ужастик.
Людмила, ненавистная ему трезвая, пьяная внушала еще большее отвращение. Она требовала любви, упрекала вечной занятостью, раздражалась, и он с трудом держал себя в руках. Однажды она ломилась в ванную комнату – ей пришла в голову идея устроить секс под душем, как в американском фильме, а он стоял обнаженный, мокрый, сжав кулаки, слушая ее пьяные вопли и проклятия. Случайно его взгляд упал на собственное отражение в зеркале, и он вздрогнул, не узнав себя. Человек с перекошенным бешенством и ненавистью лицом был ему незнаком…
Так они и жили.
А потом он увидел на экране генерала Колобова. И понял, что видел его раньше. Знает родинку на крыле носа, невидимую на экране, помнит аккуратно зачесанные пегие волосы, сейчас совсем седые. Помнит пристальный взгляд, от которого даже сейчас испытывал желание съежиться, чувствуя себя маленьким мальчиком. В его жизни не было места генералу Колобову. Его жизнь была недлинна и проста. Она была как на ладони. Не было в ней никакого генерала Колобова. И в то же самое время он был. Как наваждение, как дурной забытый сон, как скрытая угроза. Андрей напоминал себе человека в темной комнате, ищущего дверь. Он шарит руками по стенам, делает осторожные шажки туда-сюда, а двери все нет.
Может, я схожу с ума, думал он…
…Мать передачу не смотрела. Имя генерала Колобова ничего ей не говорило. Все ее знакомые были учителя в основном. И соседи. А отец, спросил Андрей. Отец умер от сердечного приступа несколько лет назад. Нет, сказала она с сомнением. Не было никакого генерала Колобова. Может, еще до свадьбы… До свадьбы не годится, ответил Андрей. Я видел его где-то, а где не вспомню. Совсем маленьким. Помню, еще боялся его.
Мать пожала плечами. Увела глаза. Она была, пожалуй, единственным человеком, к которому Андрей испытывал что-то похожее на любовь и уважение, смешанное, правда, с долей презрения. Бывает и так. Смесь уважения и презрения за неумение жить, непрактичность и доверчивость. Мать всему верила, и ее часто обманывали. И в магазине обсчитывали. А она продолжала верить. Она верила в верность отца, а он, Андрей, знал, что у того роман со студенткой-практиканткой…
Мать зябко куталась в старую шаль – в квартире было холодно, топить еще не начали. На него она не смотрела, и он понял, что было что-то, неизвестное ему, о чем ей не хотелось говорить. Было. Ее молчание и уведенный в сторону взгляд сказали ему больше, чем слова. Генерал Колобов – не больная фантазия, он не сходит с ума, память не сочинила это бледное лицо и бледные пустые глаза.
Он сел рядом, взял мать за руку. Поцеловал. Она расплакалась. Он никогда не видел мать плачущей, и предчувствие кольнуло в сердце. Она подняла на него несчастные глаза, в которых стоял страх. И стала говорить, что они с отцом давно хотели рассказать, но не решались, все думали, время не пришло, когда-нибудь потом, когда он, Андрей, подрастет, станет понимать… У отца не могло быть детей. И они взяли мальчика из детдома небольшого городка, где работала директором ее школьная подружка. Мальчику было лет пять, откуда он взялся, никто не знал – как-то на прогулке увязался за детдомовскими детьми, да так и остался. Тощий, диковатый бродяжка. Единственное, что он знал о себе – имя. Андрей.
– Вот, Андрюшенька, – закончила мать свой рассказ. – Теперь ты знаешь все. Не знаю, при чем тут твой генерал. Я давно собиралась рассказать. И отец. Раньше надо было… А когда отец… ушел, я уже и не знала, все думала, а может, и не надо, обойдется, зачем ворошить прошлое. У тебя все хорошо, прекрасная семья, ребенок, работа, за все эти годы никто не хватился тебя, не искал – моя подруга все еще работает в том детдоме, она бы знала. Пишет часто. Тоже одна осталась… Ты прости меня, Андрюша, за малодушие. Ты имел право знать.
– Ничего я не имел… – пробормотал Андрей. – Все правильно. – Мысль, что эта полная некрасивая женщина в старой одежде чужая ему, была неприятна. Он обвел взглядом комнату. Привычная обстановка, которой он не замечал раньше, поразила бедностью. Бросились в глаза выцветшие обои, облезший сервант, потерявший цвет ковер. И тысячи книг. Он выпустил ее руку, которую увидел новым беспощадным взглядом – некрасивую, грубую, не знавшую ухода, и сказал: – Хочешь, сделаем ремонт? Смотри, какие трещины на потолке.