Китаист - читать онлайн книгу. Автор: Елена Чижова cтр.№ 55

Мех зыбился, переливаясь черными волосками.

– Скажи, а? Натаха охренеет!..

– Повезло тебе с родственниками, – он выдавил из себя клейкую улыбку.

– Это да, – парень достал бутылку с пестрой наклейкой. – Стаканы есть?

– Чашки.

– Покатит, – налил и потянулся чокнуться. – За окончание командировки, даст бог, не последняя! Бейлис. Классный ликер…

Он пил мелкими глотками, чувствуя, как что-то не похожее на жидкость мягко обволакивает язык, гортань, пищевод.

– А чо им? Я на их месте тоже, как грится, не жидился… Жируют. Не то что мы, – небрежно мотнув подбородком в сторону Родины, парень прищелкнул языком. – Прикинь. Квартира – прям на Исаакиевской. Так – немецкое посольство, – резанул густой точно слизь воздух, – а так, – поперечный разрез, – они. Комнат – штук шесть. Ванна метров пятнадцать. Малахитом обделанная, как в Эрмитаже. Сортиров – два…

– Тоже обделанные? – он вложил в вопрос изрядную толику издевки. Но сосед – «Как тетерев на току» – не уловил.

– Прикинь. Парадная – будто языком вылизали. Специальный желтый приставлен. Утром идешь – моет, возвращаешься – подметает. У каждой двери коврик. А лифт! Не поверишь, духами шибает. А у нас? То-то и оно…

Тут, будто пахнуло смрадом родной парадной, в его душу закралось подозрение: «Эге! Парень-то не прост. Похоже, засланный казачок».

– Европу насквозь объездили. Этим летом в Мексику намылились. Меня приглашали. Во суки! Знают, что нельзя мне, а зовут! – Парень понизил голос, хотя и до этого говорил негромко: – Остаться предложили. Типа, выбрать свободу…

– Это у них-то свобода! – он воскликнул возмущенно, уже почти не сомневаясь: провокатор. – А ничего, что тут оккупация? Фашизм.

– Да ладно тебе! – парень осклабился. – Может, кому и оккупация. А моим разлюли-малина.

– Чего же не остался? – спросил, будто предоставил последнюю возможность оправдаться, отыграть назад, ответить как положено: не могу предать свою Родину.

– Так здесь-то я – кто? Приживал, – нацедив беловатой слизи и коротко выдохнув, парень опрокинул себе в рот. Пустая чашка замерла в воздухе: – Не. Поздно. Алес капут. Ушел наш цуг. Раньше надо было чухаться. Не бежать как подорванные. Нах остен! Нах остен!..

«Не-ет, – он думал, – не провокатор. Просто крыша у него съехала!» – вот, оказывается, о чем предупреждал Геннадий Лукич.

– Поглядел я тут, посравнивал. Приеду, родакам расскажу. А то гордятся! Типа, спасли СССР. И чо теперь? На булку его мазать? Или на задницу заме-сто джинсов? Кому он сдался-то ваще! – парень отставил недопитую бутылку. – Прикинь, в ванной штука у них такая, вроде унитаза. Сперва думал, ноги в ней моют, – зевнул широко.

«Может, временное помрачение. Геннадий Лукич говорил, так тоже бывает. Подлечить – пройдет».

Хлипкая стенка пропускала звуки. Зажурчало тоненькой струйкой, потом хлынуло водопадом. Он подтянул одеяло, накрываясь с головой. Как в детстве, когда играл в лесного зверька, который забился в норку.

– Ну чо, свет-то гасить? Он не ответил. «Пусть думает: сплю…» Но мысль, хищная лисица, вертелась, что-то вынюхивая. Он знал: что. Так ли уж права была мать, когда устремилась на восток, потеряв по пути маленькую Надежду? Ведь если бы она осталась, кто знает?..

Лежал, конструируя новую семейную историю: «И кто тогда Ганс? В сравнении со мной. Не говоря уж про Юльгизу. Твои родственники, случайно, не из черных? Мои-то из черных… – Сосед ворочался. Значит, тоже не спал. – Со всеми, кто живет в Петербурге, поставил бы себя иначе… И с Эбнером – на равную ногу…»

– Сказать, о чем ты сейчас думаешь? Он вздрогнул и вытянул руки по швам. Прижал к бокам, будто парень мог вывернуть его, как шубу. Да еще и прощупать с изнанки.

– Вот типа урод, продался за джинсы. Или за пиво. Срать мне на ихнее пиво! Не веришь?

Самое удивительное: он верил. Но это ничего не меняло. Хотя еще вчера он наверняка оценил бы искренность этого едва знакомого парня. Тем самым угодив в западню. Но сегодня – «Вот что значит – вовремя» – весточка, полученная с Родины, будто изменила состав воздуха, впрыснув в него добавочный химический элемент. Под воздействием которого он чувствовал острое любопытство: делиться с первым встречным такими опасными, безумными соображениями – неужели это и есть первый симптом тяжелой мозговой болезни?

Не дождавшись ответа, сосед опять заговорил:

– Заладили: захребетники – предатели. Когда было-то? Вон, сестры мои… Кого они предали? Родились и живут. Ты чо, думаешь, я родину не люблю? Тут-то тоже типа родина. Историческая.

Он вспомнил сестру. Люба тоже позволяет себе критику. Но там, у себя. А не здесь, в чужом враждебном окружении. «Тоже родина? – будто пробуя на вкус, повторил вслед за парнем, но с отвращением выплюнул: – Не родина. Нет». Здесь, за уральской границей, даже намек на безоглядную искренность обретает оттенок предательства. Подлой клеветы. Будь этот парень его близким другом или родственником, вполне возможно, он попытался бы предостеречь. Но чужому, едва знакомому человеку уже ничем не поможешь. Все, что он может сделать, – обезопасить себя. Опередить. Сообщить раньше, чем это сделает парень, вконец ополоумевший от роскошной российской жизни.

«Но – как? – вдруг его осенило: – Ганс. Он же на оперативной связи».

Прислушиваясь к ровному дыханию соседа, думал: «Спишь? Вот и спи, дурак…» Геннадий Лукич разберется. Если все нормально, отпустит. Теперь он готов был посочувствовать парню: если сообщение нигде не задержится, его возьмут сразу, как только поезд пересечет государственную границу…

В голове стучали колеса. Будто он снова в поезде, но идущем обратно. Нах остен. С запада на восток.

Вагон, в котором он сидел, затаившись, замер напротив серой двери. Советские солдаты несли караул. Он нашел глазами группу офицеров – все как один с краповыми (голубая опушка) лычками. Долгополые шинели расступились, являя взгляду болтливого соседа: тот споткнулся, будто толкнули в спину, и, мелькнув напоследок, исчез в дверях.

«Я-то здесь при чем? Сам напортачил, пусть сам и отвечает», – короткий смешок, прилипший к губе, вспух простудным прыщиком. Прыщ-смешок наливался, становясь крепким красным бутоном…

К утру воспаленная усмешка зажила, отпала подсохшей корочкой. В утреннем свете ночная история казалась ясной и простой. Политическая болезнь зашла далеко. Сообщить – значит прийти на помощь. Как товарищ товарищу.

Петербургское солнце, слабое и неверное в сравнении с родным, ленинградским, выглядывало из-за приспущенной занавески. Болтливый парень тоже проснулся, сидел над раскрытым чемоданом, будто изумляясь количеству подарков, полученных от здешних родственников.

– Ну чо, жрать идешь? «Ни здрасьте тебе, ни с добрым утром… Совсем он тут одичал».

– Эх, тапочки у них оставил. Хорошие такие, новые… Ничо, другой раз заберу. Как думаешь, джинсы пропустят? Или лучше – на себя? Типа замерз…